Не говори, что лес пустой... - [119]

Знаменский, несмотря на возраст, был человеком деятельным, энергичным, как говорили его односельчане, мастером на все руки. До войны он преподавал физику и математику, умел плотничать и столярничать, слыл хорошим садовником, любил возиться с цветами. Рассказывали, что он сам, своими руками, вырезал все орнаменты и узоры, украшавшие крыльцо, двери и ставни его дома. О многих выходцах из Хильчихи, которые стали инженерами, агрономами, врачами и другими специалистами, в том числе военными в чинах, говорили как о воспитанниках Знаменского. Люди называли его ласково и любовно Федотычем.

Федотыч организовал в Хильчихе и в окрестных хуторах сбор теплых вещей для отряда. Вскоре многие бойцы заимели полушубки, тулупы, ватные стеганки, шерстяные носки, байковые или фланелевые портянки и валенки. Заслужил Федотыч похвалу и тем, что снова наладил обучение школьников. Здание школы полицаи переделали в казарму, всю мебель, все учебные пособия порубили и сожгли. Поэтому Федотыч установил такой порядок: ежедневно в определенное время ученики приходили к нему за заданиями, которые выполняли дома; раз в неделю, по субботам, проводились двухчасовые контрольные уроки. Дети занимались охотно и усердно, ибо добрый старый учитель сумел внушить им, что своей хорошей учебой они помогают борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Федотыч считал, что организация обучения школьников является первым весомым успехом, достигнутым после освобождения Хильчихи. Он любил это слово «весомый» и объяснял сельчанам:

— Для того чтобы наши успехи множились, нам надо всемерно помогать партизанам. Следовало бы создать на всякий случай и отряд самообороны. При нашем сельсовете. Это будет весомой помощью нашим заступникам.

Он разыскал кузнеца и механика и вместе с ними восстановил подбитое самоходное орудие. Дзед Юзеф посмеивался над ним:

— Федотыч, ты нынче повыше удельного князя. Как генерал-губернатор живешь. И власть у тебя с печатью, и армия с пушкой.

— А ты, дзядзя, не теряйся, переходи, пока есть вакансия, под мое начало, — шутливо, отвечал Федотыч.

— Это какая же вакансия?

— Командующего вооруженными силами Хильчихи.

Дзед Юзеф ухмыльнулся, стянул с головы старенькую и облезлую ушанку, почесал за ухом, словно раздумывая.

— Должность, конечно, важнецкая, да посоветоваться надо.

— С кем?

— С моим главным, товарищем Сафоевым.

— Нужно, обязательно нужно! Кстати, мы приготовили ему подарок.

— Какой?

— Радиоприемник.

— О-о! Свой отдаешь?

— Нет, собрали с учениками из старых деталей. Маленький, чтоб можно было носить с собой.

— Хорошо придумал, Федотыч! — восхищенно произнес дзед Юзеф и, вспомнив, как недавно отправили в штаб партизанского соединения вместе с немцем Иоганном рацию, озабоченно прибавил: — Только боюсь — отберет начальство повыше.

— А мы приделаем пластинку с дарственной надписью, — сказал Федотыч. — От благодарных жителей Хильчихи.

— Тогда, может, не заберут, — изрек дзед Юзеф, снова почесав за ухом.

Федотыч намеревался вручить подарок на сельском сходе, в присутствии бойцов отряда, однако никак не выпадал подходящий случай, ибо не было дня и ночи, чтобы партизаны, разбившись на подвижные группы, не проводили ту или иную боевую операцию. Они нападали на фашистские гарнизоны, минировали дороги, взрывали мосты, пускали под откос эшелоны, уничтожали арсеналы и склады с горючим, вершили праведный суд над предателями. Только в начале декабря Федотычу удалось увидеться с Давлятом и Миколой Гуреевичем. Командир и комиссар сами пришли к нему в дом, над которым уже почти месяц развевался красный флаг — символ борьбы и свободы.

— Вас и днем с огнем не сыскать, — сказал им старый учитель после теплых, сердечных приветствий.

Давлят, засмеявшись, ответил:

— Значит, добились того, что нужно.

— Каким образом?

— Обеспечили одно из важнейших условий партизанской деятельности — конспирацию.

Федотыч тоже рассмеялся и принялся угощать дорогих гостей фруктовым чаем и сушеными яблоками. Дочь его захлопотала на кухне. Давлят и Гуреевич сказали, что не надо беспокоиться, они сыты, попьют с удовольствием чаю, послушают радио и откланяются. Времени у них в обрез, дел по горло.

— Москву заскочили послушать, дорогой Борис Федотыч, соскучились по ее голосу. Разбаловали вы нас своим приемником, — сказал Давлят, любуясь учителем, морщинистое лицо которого сияло неподдельной радостью.

Глаза его, увеличенные толстыми стеклами очков, смеялись, жилистые, с тонкими пальцами руки непрерывно находились в движении, выдавая возбуждение. «Сердечный, прекрасный человек!» — думал Давлят.

Федотыч между тем прошел к углу, в котором стоял на тумбочке радиоприемник «6Н-1», снял с него голубое покрывало и принялся крутить ручку настройки. Приемник затрещал, послышались какие-то несвязные звуки, ворвался захлебывающийся от восторга немецкий голос, прогремели обрывки торжественно-парадных музыкальных фраз, потом донеслись шорохи, писки, снова бравурная музыка, опять треск — и наконец ясная, спокойная русская речь. Диктор говорил, что в районах, временно захваченных гитлеровцами, ширится партизанское движение. Давлят осторожно, не звякнув, поставил на блюдце чашку с чаем, которую так и не успел поднести ко рту, а Микола застыл с чайной ложкой в руке.