Не Евангелие - [35]

Плутарх рассказывает те же бредни, только для скрепления клятвы крови с вином считает недостаточным.

«Поставив его над собой вожаком, — пишет Плутарх, — злодеи поклялись друг другу в верности, а в довершение всех клятв закололи в жертву человека, и каждый отведал его мяса».

Цицерон, объявил в Сенате в присутствии Катилины, что тот хочет «резней и поджогами весь мир превратить в пустыню».

«Здесь, — говорил оратор, — среди нас, отцы-сенаторы, находятся люди, помышляющие о нашей всеобщей гибели, об уничтожении этого вот города, более того, об уничтожении всего мира!»

Уничтожить весь мир, Катилина, по словам Цицерона, собирался не с армией легионеров, как это обыкновенно делалось в Римской империи, а с гладиаторами и низкими распутными актерами.

Они, говорит Цицерон, «возлежа на пирушках, обняв бесстыдных женщин, упившись вином, объевшись, украсившись венками, умастившись благовониями, ослабев от разврата, грозят истребить честных людей и поджечь города».

В Риме, и, правда, было достаточно всякого сброда, который Цицерон записывал в армию Катилины. По словам Саллюстия, «все, кого их гнусности и преступления выгнали из дома, стекались в Рим, словно в сточную яму».

Эта-то сомнительная публика, по словам Цицерона, и составляла «небывалый союз злодейства». И против этого несуществующего союза оратор выступил в поход, назначив себя «полководцем в этой войне».

Расстановку сил новоиспеченный полководец описывает не в военных, а в этических терминах. Низкие люди ведь всегда делают вид, что защищают нравственные ценности.

«На нашей стороне, — говорит он, — сражается чувство чести, на той — наглость; здесь — стыдливость, там — разврат; здесь — верность, там — обман; здесь — честное имя, там — позор».

Порядочность, говорил он, сражается с подлостью.

Но Цицерон, кроме своих фантазий, ничего не имеет против Катилины. Он боится ненависти «грядущих поколений», и не может арестовать и казнить Катилину, как государственного преступника.

Саллюстий, который в своей инвективе описывает Цицерона теми же славами, какими Цицерон описывал Катилину, упоминает об утверждении оратора, что он «был в собрании бессмертных богов и прислан оттуда как страж Города и граждан, а не как палач».

И вот перед лицом Сената этот сочинитель «Самодовлеющей добродетели» произносит свое знаменитое «О, времена! О, нравы!», что в нашу эпоху нередко принимают за стон в защиту нравственности.

На самом деле Цицерон сетовал, что в Риме перевелись доблестные люди, готовые зарезать Катилину в подворотне, не дожидаясь пока консул представит доказательства его вины.

«В нашем государстве, — говорил Цицерон, — далеко не редко даже частные лица карали смертью граждан, несших ему погибель. Самые известные граждане не только не запятнали себя, но даже прославились, пролив кровь Сатурнина, Гракхов и Флакка».

Катилина не сказал в ответ Цицерону ни слова. Никто не поддержал его и не возразил оратору. После этой речи Катилина уехал из Рима.

Так, не замарав руки кровью Катилины, Цицерон победил своего соперника.

Это классика жанра. Нужно ли говорить, что очернительство, это самое ходовое средство в борьбе с врагами или просто конкурентами?

И это очень эффективное средство, как, впрочем, и другие такие же безнравственные средства достижения превосходства.

Это возможно потому, что в человеческом обществе место борьбы за высокое положение, это конкуренция за завоевание, как говорит Зимель, расположения третьей стороны. Эта третья сторона, — сюзерен во всех смыслах этого слова, будь то начальник или народ, который на избирательном участке выбирает себе слуг.

От этого сюзерена зависит место человека в обществе, и, значит, его судьба. И на рынке человеческих отношений каждый стремится произвести на государя хорошее впечатление и многие стремятся испортить репутацию своим конкурентам.

«Люди, жившие в обществе, — пишет Гольбах, — думали лишь о том, чтобы вредить друг другу, мечтая только о благосклонности к ним государя, который с своей стороны считал выгодным для себя вредить всем.

Вот как испортились человеческие сердца; вот где настоящий корень морального зла и той закоренелой, наследственной, заразительной развращенности, которая царит на земле».

7.7 Дружба

Это может показаться невероятным, но и дружба, воспетая, как величайшая нравственная добродетель, если не всегда, то слишком часто оказывается безнравственностью.

Мак-Клелланд, говорит, что человек хочет чувствовать себя могущественным, и есть много способов увеличить свое могущество. Например, привязанность ребенка к матери, по словам Мак-Клелланда, это тоже способ «увеличить ощущение собственной силы».

Люди, которые уклоняются от борьбы там, где следует бороться, и страдают так называемой невротической потребностью в любви, пытаются увеличить «ощущение собственной силы» добиваясь чужой любви и покровительства. Они приобретают могущество за счет помощи других людей.

Потребность увеличения силы и могущества заставляет человека обзаводиться друзьями, «которые могут поддержать, защитить, вдохновить, воодушевить», и помочь расправиться с врагами.

Об этом было хорошо известно еще Зимелю. Он не сомневался, что «наличие общего врага становится причиной сплочения множества элементов, которые ранее могли вообще не иметь отношения друг к другу, и создания новой группы».