Не Евангелие - [21]

В 1646 году Федор Нащокин и Иван Бужанинов обесчестили князя Ефимия Мышецкого. Они называли Мышецкого и его родителей «холопами боярскими и конюховыми детьми», а Бужанинов называл Мышецкого еще и дьяком, а детишек его подьячими.

В 1650 году челобитную государю с жалобой против оскорбителей подал «казначея Богдана Дубровскаго сынишко».

Жалобщик рассказывает, что его хотели убить князь Лаврентий Мещерский и Ондрей Безобразов, что он от них побежал, а «князь Лаврентей, гоняючи» за ним, «лаял матерны и всякою неподобною лаею, и называл страднышонком».

Самарины жаловались царю, что Иван Елчанинов, «бесчестил нас и родителей наших, называя нас холопей твоих своими холопи, и называл нас страдниками и земцами, и дедов наших называл мужиками пашенными».

5.3 Вежливость

Другой пример связи этического с иерархическим показывает вежливость.

Многие считают так же, как Нитобэ и Норман. Эти писатели приписывают вежливости «надлежащее уважение к общественному положению», которое отражает «не плутократические различия, а действительные заслуги, как то было изначально».

Это, конечно, не так. Вежливо относятся не только к тем, кто заслужил высокое общественное положение, но и к тем, кто занимает его не заслуженно.

Поэтому причина вежливости не в том, что одни люди уважают заслуги других, а в том, что высокое положение одних людей представляет опасность для тех, кто стоит под ними.

И нет никаких оснований сомневаться, что хорошие манеры, как говорит Лоренц, в большинстве случаев представляют собой «ритуализованные в культуре жесты покорности».

И, видимо, не случайно эти жесты оказались особенно востребованы в аристократической среде и на Востоке, там, где свирепствовала дуэль и кровная месть.

Война на Кавказе, говорит Инал-Ипа, была регулярной функцией народной жизни. «Подобно хлебопашеству», добавляет Панеш.

«Здесь, — пишет Барцыц о Кавказе, — с детства учат принимать вызов, не уклоняться от агрессии».

И именно благодаря хорошо развитому этикету, эта воинственная культура не уничтожила сама себя.

«Высокая этикетность кавказской культуры, — цитата из Барциг, — оборотная сторона ее воинственности. Народы с высокоразвитой воинской культурой имели в наличии большой арсенал разработанных механизмов миротворчества».

«Где есть опасность, — объясняет Гельдерлин, — там возникает и спасительное».

Кто не владеет этим спасительным, тот подвергает свою жизнь серьезной опасности. По словам Броневского, на которого ссылается Мирзоев «черкесы грубых и ругательных слов не терпят; в противном случае князья и уздени равных себе вызывают на поединок, а незнатного человека нижней степени или простолюдина убивают на месте».

Цветов, хорошо знавший японскую вежливость, соглашается с Киплингом, который писал, что «болезненная вежливость японцев ведет начало от широко распространенной и приметной привычки носить мечи».

Эту идею Киплинга расценивают, как шутку. Но я думаю, Киплинг, скорее всего, не шутил. Нитобэ с Норманом в своей книге о самураях рассказывают историю, которая подтверждает, что Киплинг просто хорошо знал, о чем говорил.

Один добропорядочный горожанин «обратил внимание буси на то, что у того по спине скачет блоха, и тут же пал, разрубленный надвое самурайским мечом».

Нитобэ с Норманом говорят, что горожанин «нанес непростительное оскорбление благородному воину, отождествив его со зверем».

Этот буси, судя по всему, имел дурную человеческую привычку додумывать за других — это называется логическим мышлением — и рассудил просто: если блохи живут на животных, значит горожанин, хотя и по-японски деликатно, дал ему понять, что он скотина.

Так вот, вежливость тоже отражает иерархические отношения в обществе.

Японская вежливость, пишет Цветов, «это улица с односторонним движением», она распространяется «не по горизонтали, а по вертикали, причем лишь в одном направлении — снизу вверх».

Алпатов рассказывает, что в японском языке существует много слов и словоформ, которые передают разные степени вежливости.

И эта система «грамматических и лексических форм вежливости позволяет детально и дифференцированно передавать многообразные социальные отношения», «указывать на социальные различия».

«В самом общем виде, — пишет Алпатов, — социальные противопоставления, значимые для выбора форм, сводятся к двум: «высший — низший» и «свой — чужой».

Противопоставление «высший — низший» связано с иерархическими отношениями в обществе. Вежливые формы применяются к постоянно высшим по своему социальному положению, к лицам, которые занимают высшее положение временно и к старшим.

И именно из-за сложности иерархических отношений, японцу бывает сложно выбрать соответствующую форму вежливости.

Человек, к которому обращается японец, может быть, например, младше его возрастом, но выше по социальному положению, или, наоборот, старше возрастом, но ниже по положению в обществе.

«Японцу, который должен непреклонно считаться с этой довольно сложной и противоречивой иерархией, — пишет Холодович, — каждый раз приходится решать задачу на предпочтение иерархических признаков».

Правда, по словам Сатико, эта сложность довольно легко устраняется. При выборе форм, которые передают отношение к собеседнику, самым значимым становится положение человека, которое он занимает временно.