Не дрогнет рука - [96]

— Но как мне совместить ваше поручение с работой? — спросил я. — Мой начальник едва ли позволит мне постоянно отлучаться.

— Я скажу ему, — успокоил меня полковник, понимая, что я неспроста задал такой вопрос. — Говорят, что он действительно смотрит на тебя, как на штрафного, и дает только всякую пустяковую работенку.

И вот я почувствовал, что вновь живу полной жизнью. Полоса неудач миновала, в руках у меня было интереснейшее дело. Теперь я только хотел, чтобы наши отношения с Галей хоть немного улучшились, однако они все еще находились на точке замерзания.

В эти дни я, по выражению Татьяны Леонтьевны, вовсе отбился от дома, иногда даже ночевал у себя в канцелярии, неподалеку от телефона, в ожидании звонка Ирины. Ведь она могла позвонить в любой момент. Из-за этих дежурств мне пришлось даже отказаться от удовольствия сходить с Галей в цирк. Если у меня появлялась возможность отлучиться от телефона, я подходил к концу учебного дня к воротам торговой школы и провожал Галю до дому. Чаще всего она теперь была задумчива и рассеянна, жаловалась на плохое настроение.

Одно время мне начало казаться, что, вопреки уверениям, будто я ей вовсе безразличен, это все не так, но она постаралась рассеять мое заблуждение.

— Ты, может быть, думаешь, что я встречаюсь с тобой ради того, чтобы видеть тебя? — сказала она как-то. — Вовсе нет! Просто мне приятно с кем-то поговорить о Борске.

Но Борск занимал очень небольшое место в наших беседах. О чем мы только с ней ни говорили: о книгах, пьесах, кинокартинах, ее учении, товарищах, планах будущей жизни, но невидимой канвой, на которой, как узоры, развертывались эти темы, являлась основная, больше всего занимавшая нас обоих тема о человеческих взаимоотношениях, то есть о дружбе, ненависти, любви, ревности, зависти.

Неизменно Галя высказывала самые мрачные взгляды на жизнь и людей, так что мне приходилось изо всех сил защищать род человеческий от ее нападок. Например, она заявляла, что если хорошенько разобраться, то никакой любви, в сущности говоря, и нет совсем.

— Все это мимолетные увлечения или привычка, — говорила она таким убежденным тоном что мне становилось не по себе. — Вот, например, пока ты был в Борске, у меня на глазах, я по тебе с ума сходила, а как уехал, то все увлечение как рукой сняло, и следов от него не осталось. Теперь я даже понять не могу, что это за дурман такой на меня тогда нашел?

— Но ведь сейчас я опять у тебя на глазах? — невесело шутил я.

— Сейчас другое дело, — наставительным тоном отвечала она. — Такие ошибки дважды не повторяются.

Я и верил и не верил словам Гали. Мне казалось, что Галя нарочно дразнит меня, но тревога, проникшая в сердце, все прочнее укреплялась там и порой очень больно жалила меня своим ядовитым язычком, нашептывая: «Мимо какой любви ты прошел! Каким бесценным сокровищем пренебрег!».

«Вот протяну таким образом до весны, — пугал я себя, — окончит Галя свои курсы и уедет из Каменска, а я останусь со своей гордостью один на один. Нужно решаться…»

Но тут как раз и захлестнули меня вплотную мои служебные дела. И вместо того, чтобы окончательно объясниться с Галей в воскресенье после театра, куда я обещался прийти хоть к последнему действию, мне не удалось вовсе туда явиться, так как пришлось опять так же тайно повидаться с Ириной.

Слушая, как Ирина описывает свою новую встречу с Аркановым, я подумал: «Что, если бы Галя, которая сейчас по моей вине принуждена идти одна из театра, увидела бы меня, сидящего наедине с Ириной в чьем-то уютном кабинете?».

Глава тридцать третья В КОГТЯХ У ЗВЕРЯ (Из дневника Ирины Роевой)

Тороплюсь скорее записать то, что сегодня случилось, ведь я должна буду рассказать обо всем Дмитрию, и важно не пропустить какую-нибудь мелочь, которая могла бы ему понадобиться. А когда запишешь, то и запомнишь лучше.

После вечерних занятий в институте я пошла в госпиталь, куда опять стала ходить после некоторого перерыва. Вот уж там я была спокойна, не боялась косых взглядов, неискреннего участия. Работа с больными отвлекала меня от тяжелых мыслей о себе. Вокруг было столько чужого горя, что о своем я невольно забывала.

С тех пор как я перешла на пятый курс института, Старовская кое-что поручала мне делать самостоятельно, и это было мне полезно.

На этот раз я задержалась в госпитале допоздна и изрядно трусила, возвращаясь одна по пустынным улицам. Едва я свернула в переулок, идущий к нашему дому, как лицом к лицу столкнулась с Аркановым, который поджидал меня здесь.

— Молчи, ни слова! — прошипел он, заталкивая меня в калитку чужих ворот — Не вздумай закричать.

Но если бы я даже пыталась закричать, то не смогла бы. От страха язык у меня точно отнялся и в глазах потемнело. Видя, что я в полуобмороке, Арканов потер мне снегом виски, и я почувствовала себя лучше. В этот момент откуда-то, точно из-под земли, появился крупный мужчина в тулупе.

— Что это у вас происходит? — сердито спросил он.

Арканов, загородив меня собой, сунул руку в карман и прорычал:

— Проходи, нечего тут у нас свои дела.

— Он что, обижает вас? — спросил меня мужчина.

Я чуть не бросилась к нему просить о помощи, но вдруг вспомнила, как нужна мне встреча с Аркановым, и еле живая от страха проговорила дрожащим голосом: