Не дрогнет рука - [64]

Как все-таки толстокожи бывают мужчины! Неужели он, знавший меня так близко, не мог понять моей души и сообразить, что я не переживу разлуки с ребенком?

Я была в отчаянии. Его устремленные на меня с упреком глаза, его напрасные попытки скрыть слезы, когда он обнимал Нетточку, доводили меня чуть ли не до нервного припадка. Я поражалась, как это человек, которого я привыкла видеть таким тактичным и деликатным, не чувствовал, что с его стороны прямо-таки бессердечно так терзать меня. Неужели он не мог после первой же нашей встречи в Москве сообразить, что между нами все кончено? Я решила, что для нас обоих будет лучше не видеть друг друга, и запретила своей домработнице пускать его в дом. Тогда он выдумал новую пытку для меня. Он подкарауливал, когда Нетточку выводили гулять, и своими ласками доводил бедную девчурку до слез. Вы знаете, я была принуждена уволить домработницу, которая демонстративно встала на его сторону. Не знаю уж, чем он ее подкупил, так как денег у него не было иногда даже на еду.

Что я пережила за эти дни! А тут еще эта ужасная история с Жориком. Правда, может быть, я несколько виновата, что так и не могла заставить себя написать мальчику, ответить на его письма, но ведь сложилось крайне деликатное положение. Не знаю, сможете ли вы меня как следует понять. Я всегда считала, что детей нужно воспитывать в разумной строгости. Степан Сергеевич со мной в этом вечно не соглашался, но я настаивала на своем. Чтобы родители имели авторитет в глазах детей, особенно мальчиков, нельзя допускать, чтобы дети могли обсуждать их поступки. В семье мы смотрели на Жорика еще как на ребенка, да он и был по сути дела еще ребенком. И вдруг создалось такое положение, что я, которая всю жизнь являлась для сына непререкаемым, безусловным авторитетом, должна была вынести на его суд свои поступки. Да что он мог понять в моих переживаниях? Эта мысль останавливала меня. Я надеялась, что со временем все утрясется и мне удастся уговорить Степана Сергеевича отпустить мальчика учиться в Москву. Ведь Константин Павлович мог бы устроить его в любой вуз.

— Но, как видите, ничего не утряслось, — прервал я посетительницу. — Ваше бегство и особенно ваше необъяснимое молчание в ответ на письма так оскорбили вашего чрезмерно впечатлительного сына, что он пошел черт знает на что, только бы отомстить вам. Вот результат вашего прекрасного воспитания.

— Причем тут воспитание? — возмутилась Анна Максимовна. — Не хотите ли вы сказать, что во всем виновата только я? Не думайте, я прекрасно понимаю, для какой цели вы меня вызвали сюда из Москвы. Мало того, что вы бросили в тюрьму моего ребенка, которого там бог знает чему научат, так вы еще хотите опозорить меня на суде за то, что я будто бы плохо его воспитала. Но не забывайте: пока я воспитывала, не спуская с него глаз, не позволяя якшаться бог знает с кем, он был прекрасным ребенком, но стоило мне уехать, как все пошло прахом. Спрашивается, что делала школа? Куда смотрели учителя? И потом, когда он сбежал из дому на завод, то как воспитывал его профком, комсомол и где была общественность?

Чувствуя, что Анна Максимовна в своем стремлении всячески выгородить себя что-то уж очень входит в роль прокурора, я спросил:

— Вы не знаете, приедет Степан Сергеевич?

— Не могу сказать, — резко ответила она, сделав невольно такую гримасу, точно ей напомнили о чем-то неприятном.

— Вы видели его перед отъездом?

— Да, видела. Он, как обычно, подкараулил меня в подъезде. С тех пор, как он в пьяном виде устроил нам с Константином Павловичем ужасную сцену, я запретила ему приходить ко мне.

— Разве Степан Сергеевич пил? — удивился я. — Что-то не было слышно.

— Раньше он никогда не пил, разве только по праздникам немного, да я бы и не позволила. А там, в Москве, видимо, избаловался от нечего делать.

— Он что-нибудь сказал вам о том, приедет или нет?

— Он просил денег. У него не было на билет.

— И вы ему дали?

— Странный вопрос! Конечно, нет! Вы же сами знаете, что у меня не было своих денег, а дать ему деньги Константина Павловича я считала, по меньшей мере, неудобным. Я и так была до крайности поражена, что Степан Сергеевич, всегда так высоко ставивший вопросы личного достоинства, мог опуститься до того, чтобы просить у меня денег, прекрасно зная, чьи они. Правда, он обещал отдать их в Борске, но это мало меняет дело. Тут вопрос в принципе.

— Значит, он не приедет? — продолжал добиваться я.

— Не могу сказать! — с нескрываемым раздражением ответила Анна Максимовна. — Я знаю, что мама получила от него телеграмму, что-то там продавала из его вещей, но я ее об этом не расспрашивала. Этот человек после неприятностей, которые он мне причинил, для меня не существует!

Глава двадцать первая МЫ ЕЩЕ ВСТРЕТИМСЯ С ТОБОЙ

И вот наступил, наконец, день, когда я должен был покинуть Борск. Ничто больше не могло оправдать моей задержки здесь. Даже билет на поезд был куплен и вещи сложены.

С тягостным чувством я думал о предстоящем прощании с Галей. Уехать не попрощавшись было бессовестно, прощаться с ней при родителях — значило подвергнуть ее риску выдать им свою сердечную тайну.