ne_bud_duroi.ru - [83]
— Я не была его любовью.
— Вашим друзьям лучше знать. Вы же не хотите, чтобы мы продолжили с вашими близкими.
Я злорадно усмехнулась. Считаете, что вы всемогущи, что лучше моего знаете, кто был в моей постели, а кто нет. На здоровье. С манией величия у вас все в порядке. Но моих близких вы не достанете!
— Зря думаете, что мы не достанем, — читает мои мысли четвертьшвед. Неплохой он все же психолог, раз сообразил, о чем я думаю. — Да, сына вы спрятали, да, это реалити-шоу хорошо охраняется. Но есть и другие близкие вам люди. Ваш муж, например. Или ваш юный любовник.
— Мой кто?
— Ваш юный японский любовник. Бедный Аратка!
— Побойтесь Бога. Мальчика-то не трогайте. Мальчику двадцать с небольшим. Я на двадцать лет старше.
— Как раз. Идеальное сочетание. Мужчины в двадцать и женщины в сорок находятся на пике своей сексуальной активности и составляют гармоничные пары.
— Если б это было так, природа устроила бы брачные и любовные союзы таким образом. Ан нет, всю жизнь мужчины были старше.
— Ваш муж, например.
— Я больше десяти лет в разводе. Бывшего мужа не вижу, не слышу, знать не хочу. Он меня тоже.
— Фотографию бывшей жены, которую знать не хотят, не хранят в потайном отделении бумажника…
Они добрались и до Никиты! Ужас! Но почему вместо положенного ужаса вдруг радость, яркая такая, оранжевая радость заливает меня с ног до головы и еще чуток выплескивается через невольно нарисовавшуюся на лице улыбочку. Никитка хранит мою фотографию в бумажнике! Никитка меня хранит!
— Вы понимаете, что это не может продолжаться вечно.
— Понимаю.
— Что мы будем вынуждены принять меры.
— Конечно. Секрета великих любовных даров вы из меня не достали, потому что достать не могли — я его не знаю. Но зато я теперь невольно узнала ваш собственный страшный секрет, о пациентках ваших перетраханных. Некоторых видела в лицо, пусть на экранах, но видела. Разве мне после этого жить? — бездумно прихохатывала я. Плевать! На все плевать! Все! Устала бояться!
— Мольчат! Я сказал, мольчат!
Галантный четвертьшвед сорвался на истерику и снова заговорил с акцентом.
— Дьюра! От тепья ше ничьего не останется! Землия расвэрснитися и тепья проклотьит! Савтра ше проклотьит! Или сеходния расвэрснитися!
Разверзлась.
Вой сирен, атака, как в страшных фильмах. Грохот выламываемых замков и вышибаемых стеклопакетов. «Самок», как сосуд, наполняется камуфляжками непонятного рода. Их все больше и больше, еще чуть, и масса достигнет критического уровня. Но кто-то незаметный отмерил ровно столько, сколько в этот сосуд должно влезть. Ни больше, ни меньше. Молчат. Ни слова. Ни по-шведски, ни по-латышски, ни по-эстонски, ни по-русски, ни по-каковски. Зато четвертьшвед вопит на всех языках, какие знает. Эти, в камуфляжках, молчат. Ни медбратьев, ни клиенток не видно. Только вырубленный Китаев валяется у них под ногами — убили или «интеллигентно отключили»?
Четвертьшведа в одну сторону, меня в другую. Кто они, куда тащат? Сознание мое не срабатывает. Но понимаю, что лучше не орать, — бесполезно, да и сил нет. Соображать тоже сил нет. Если это снова «фашитрусья», заказавшие меня этому доморощенному Фрейду, то почему так перепугался и так орал сам Олафсон? И зачем вырубать его «правую руку» и крушить его «самок»? А если это не мои заказчики, то кто? Что я нахожусь здесь, никому не известно, мне и самой неизвестно, где это «здесь».
— Молчите!
Или мне показалось, что это просочилось сквозь камуфляжную маску.
Молчу. И они молчат. Молча сажают в вертолет, который приземлился почти у самого «замка», там, где мне и привиделось в первый день, разнеся весь хозяйственный двор к едреной матери.
Летим. Молчу. Вид у меня еще тот — белая униформа здешней клиники, — вот уж точно, коли-ни-ка! Как ребенок, попавший на новую карусель, жмурюсь от дикой помеси страха и удовольствия. Никогда еще не летала на вертолетах, а интересно! С уровня облаков закат такой — мамочки родные! Никогда мне больше не увидеть это слоистое малиново-серое облако изнутри и уже через него землю. Свет из облака идет в рваном ритме. Бешеная морзянка закатных лучей. Поснимать бы отсюда, с неба! Но камеры нет. Да, накачал меня четвертьшвед всякой гадостью, что я впервые за все время вспомнила, что я без аппаратуры! Где мой кофр? И камеры? И отснятые пленки и диски — мишек-то фонду природы сдавать надо? Где мои документы? И Ленкина «Волга» где? Съест же меня подруга за свою ласточку. И куда меня везут без документов?
Приземляемся на каком-то поле. Пересаживают в джип. Моя квартира, ей-богу, меньше, чем это чудо капиталистического автопрома. Три ряда кресел, столик с несколькими бокалами, которые во время езды почему-то не падают. Над столиком экран компьютера и телевизор с видео. Или, может, это снова монитор камеры наблюдения?
Чувствую себя задрипанной героиней третьесортного боевика. Хотя у третьесортного на вертолет и на джип денег никогда не хватает. В третьесортном «Мерседес» взрывается, только выехав из кадра. Мысленно соглашаюсь на второсортный боевик, попутно соображая, что лучше бы не взрываться даже за кадром. Останавливаемся. Дверца хлопает.
Выцветают краски, сгорают книги, рушатся мавзолеи, рассыпаются в прах великие статуи, а небольшие выточенные на камне камеи переживают тысячелетия. И вмешиваются в судьбы великих правителей, коварных обольстителей и простых людей, как это случилось с героинями этого романа – юной Ириной Тенишевой в 1928 году, и с Женей Жуковой, уже известной читателям по романам Елены Афанасьевой «Ne-bud-duroi.ru» и «Знак змеи», в наши дни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В порыве гнева гражданин Щегодубцев мог нанести смертельную рану собственной жене, но он вряд ли бы поднял руку на трёхлетнего сына и тем самым подверг его мучительной смерти. Никто не мог и предположить, что расследование данного преступления приведёт к весьма неожиданному результату.
Предать жену и детей ради любовницы, конечно, несложно. Проблема заключается в том, как жить дальше? Да и можно ли дальнейшее существование назвать полноценной, нормальной жизнью?…
Будущее Джимми Кьюсака, талантливого молодого финансиста и основателя преуспевающего хедж-фонда «Кьюсак Кэпитал», рисовалось безоблачным. Однако грянул финансовый кризис 2008 года, и его дело потерпело крах. Дошло до того, что Джимми нечем стало выплачивать ипотеку за свою нью-йоркскую квартиру. Чтобы вылезти из долговой ямы и обеспечить более-менее приличную жизнь своей семье, Кьюсак пошел на работу в хедж-фонд «ЛиУэлл Кэпитал». Поговаривали, что благодаря финансовому гению его управляющего клиенты фонда «никогда не теряют свои деньги».
Очнувшись на полу в луже крови, Роузи Руссо из Бронкса никак не могла вспомнить — как она оказалась на полу номера мотеля в Нью-Джерси в обнимку с мертвецом?
Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.
Егор Кремнев — специальный агент российской разведки. Во время секретного боевого задания в Аргентине, которое обещало быть простым и безопасным, он потерял всех своих товарищей.Но в его руках оказался секретарь беглого олигарха Соркина — Михаил Шеринг. У Шеринга есть секретные бумаги, за которыми охотится не только российская разведка, но и могущественный преступный синдикат Запада. Теперь Кремневу предстоит сложная задача — доставить Шеринга в Россию. Он намерен сделать это в одиночку, не прибегая к помощи коллег.