ne_bud_duroi.ru - [73]

Дедушке, похоже, тоже нравилась эта Наташа. Иначе он не достал бы из пакета большого мягкого медвежонка. Арата посматривал на этот пакет всю дорогу в Ееги — что там, уж не подарок ли для него. Дедушка протянул медвежонка Арате, но сказал: «Пойди, подари!»

Арата сбежал сотню ступенек вниз и, протиснувшись сквозь толпу, подарил медвежонка Наташе. А в ответ на память получил фотографию гимнастки в том самом непостижимом полете над бревном. Наташа улыбнулась и что-то написала на фотографии непонятными русскими буквами. Дедушка Хисаси сказал, что там написано: «Арате от Наташи». Откуда он узнал? Хотя иногда Арате казалось, что дедушка Хисаси знает все.

И фотография тоже стала мужской тайной. Место для нее рядом с давно выпавшими молочными зубами и пиратским ножом нашлось внутри рассохшегося глобуса, у которого северное полушарие с легким скрипом отделялось от южного.

Возвращались домой они обычно тоже на такси. Но останавливали машину за несколько кварталов и к дому подходили пешком, будто бы пришли из школы. После таких походов дедушка становился тихим и несколько дней не выходил из своей комнаты, слушая одну и ту же музыку — арии из оперы «Фауст».

Уже потом, когда дедушка Хисаси умер, завещав самому младшему внуку свою главную Тайну, Арата все понял. Понял, почему их общие маленькие тайны из его детства так или иначе были связаны с этой огромной, пугающе серой страной, нависавшей на карте над их маленькой Японией. Почему дедушка плакал в цирке. И почему всегда слушал «Фауста».

Раньше Арата не сопоставлял странное пересечение их тайных развлечений с соседней страной. Как не сопоставлял с ними и висевшую у дедушки в токонома картину с изображением старинного парусника. Много позднее, уже сдав экзамен по русскому языку в университете, он прочел сделанную причудливым почерком надпись в углу акварели: Фрегат «Паллада». Рисовал лей. Ал.Можайский, фрегат «Диана», экспедиция его сиятельства Е.В.Путятина в Японию, года 1853.

Однажды настал апрель, а дедушка Хисаси не пришел в школу, чтобы увести Арату навстречу их новой мужской тайне. В класс посреди урока пришел папа. Только лицо у него было совсем не лукавое и веселое, как у дедушки Хисаси. Скорее, напуганное лицо.

— Ты уже большой мальчик, Арата! Это трудно понять, но ты должен…

Папа странно дышал.

— Ты знаешь, что дедушка Хисаси очень старенький. Ему уже 89 лет, а может, и больше… Бабушка Тидзу — ты ее даже не знал — умерла двадцать три года назад. Теперь пришла очередь…

Папа запнулся.

— Дедушка умер? — еле выговорил Арата. Слова почему-то перестали слушаться.

— Нет. Но он скоро умрет.

Папа смотрел не на Арату, не в сторону, а куда-то в никуда.

— Врачи сказали, что это случится сегодня. Или завтра. Ему очень плохо, и к нему не пускают никого. Но врач Кобаяси-сан сказал, что дедушка иногда приходит в сознание и зовет тебя.

Из сказанного отцом Арата сначала осознал только то, что из всех членов их большой семьи дедушка Хисаси хочет видеть его, Арату. И глубоко-глубоко внутри себя даже загордился. Но не успевшей родиться гордости помешало постепенное осознание прочих отцовских слов — дедушка умрет.

— Я понимаю, это очень трудно — в первый раз увидеть, как умирает человек. Но ты мужчина.

Отец все мял и мял в руках шляпу, не зная, куда ее деть.

— Ты Ямаока. Как дедушка и как я…

В больнице Арате дали халат, который был ему ужасно велик, и папа повез его на лифте. Арата хотел нажать на кнопку, но не знал, на какую — в лифте почему-то не было кнопок с номерами 4 и 9. Папа сказал, что в больнице никогда не бывает таких этажей: «Слишком плохая ассоциация». Арата вспомнил, как когда-то дедушка рассказывал о тайном смысле чисел — четверка ассоциируется со смертью, а девятка с несчастьем.

Они доехали до этажа с номером десять, который на самом деле был всего лишь восьмым. Кобаяси-сан встретил их у лифта и повел Арату по длинному коридору вдоль ряда одинаковых белых дверей. Наконец он остановился у одной из них, с номером 1007, и открыл ее.

Арата даже не понял, что на кровати лежит дедушка. Утыканный кучей проводков, подключенный к системе дыхания, дедушка казался не более живым, чем мумия мамонтенка Димы.

— Ты можешь сесть рядом с ним, — Кобаяси-сан указал на стул. — Ямаока-сан приходит в себя ненадолго. Главное, не пропустить момент.

Кобаяси-сан указал на кнопку.

— Если он откроет глаза, срочно вызывай медсестру или меня.

Арата сел на указанный стул и стал смотреть на дедушку. Ничего не происходило. Только глухое гудение приборов и хриплое дыхание дедушки через трубку.

Арата не знал, сколько времени прошло, — оно вдруг потерялось, время. Растянулось в тугую резинку, похожую на ту, в которую девочки играли на переменке в школе, чтобы потом вдруг сжаться в тугой клубок.

Сколько он просидел в палате, заснул или все привиделось ему наяву, Арата не понял. Но ему ясно представился цирк. Только вместо клоуна на манеже дедушка. В тех же широких штанах-клеш с нашитыми цветочками и в желтой майке. Он достает из груди сердце, и сердце — не понарошку, как у русского клоуна, а по-настоящему — бьется на его ладони. Синевато-красный мешочек, сжимающийся в такт — тук-тук. Только это «тук» становится все глуше, и Арата страшно боится, что дедушка сейчас, как тот клоун, бросит сердце зрителям.