ne_bud_duroi.ru - [10]

— Гляди, Фернандо! — учил его капитан Диаш, показывая на вращающуюся на оси круга угломерную линейку. — Сие есть алиада, у коей по краям два ока. Поворотить сию алиаду нужно так, дабы свет солнца в полуденный час попал в сии оба глаза, и край алиады укажет на круге сем градус широты.

Днем они внимали науке Диаша, а ночью до хрипоты спорили, прав ли великий Васко? Фернандо неуверенности друга не разделял.

— Мы покорили Каликут! Португалия — владычица морей и суш! Васко служит отечеству и славе земли нашей!

Прошлой зимой, подавляя мятеж — не мусульман далеких, а своих, полтора года с ним плывших, — он вдруг вспомнил слова друга: «Не будет в мире добра, если жестокостью отвечать на жестокость». Иная юная душа когда-нибудь, прочтя те записки, что нынче пишет об их пути молодой итальянец Антонио Пигафетта, осудит за бессмысленную жестокость уже его, Фернандо. Жестокость — да, но бессмысленную… Не прояви он жестокость тогда, год назад, теперь, когда нет ни еды, ни питья, когда даже он сам не ведает, где же берег, бунт был бы неизбежен…

Он верит — он сделал то, что обязан был сделать. Он должен верить в это. А спорить с ним некому. Серрано давно остался в собственном раю. Много лет назад правитель Тернате, одного из четырех благословенных Островов Пряностей — Islas de la espeseria, удостоил Франциско титула визиря, подарил ему хижину и красавицу рабыню, говорившую на языке, похожем на щебетание птиц. Иногда к его острову подплывали португальские корабли и звали Серрано домой. Но, обнимая свою туземку, друг отвечал, что мир един и свой дом он уже обрел.

«Я нашел здесь новый мир, обширнее и богаче того, что был открыт Васко», — передавая с оказией письма Фернандо, лучший друг всегда заканчивал их одним вопросом: «Куда плывешь, капитан Магальянш?»

Куда бы он ни плыл, оказывалось, что он только уплывал от лучшего друга… И от самого себя.

Куда плывешь, капитан Магальянш…

И все же, если бы не Васко, его душа так бы и осталась отданной небу.

Море сманило. Но небо, навечно растворившись в крови, помогло найти свой главный путь — путь вокруг земли. Там, в мореходной школе в Сагрише, впервые взяв в руки астролябию, Фернандо вспомнил, как видел сие загадочное колесо у старика-звездочета. Две бездны — звезды и море — еще раз слились в одной точке. Точнее, в двух.

Уже в Испании с новым другом, астрономом Руи Фальерой, он, Фернандо, много дней провел в расчетах небесных и морских путей. Благодарение Господу, это помогло убедить короля, что по небу, по звездам можно найти новый paso— пролив меж океанами и проложить новый, западный путь в Индию.

Вместе с Фальерой они приехали в Вальядолид, где находился двор юного Карла V. И еще по дороге, увидев схожий на огромный корабль королевский замок Алькасар, Фернандо почувствовал — все получится!

Получилось. Чуть выпятив вперед нижнюю губу, отлительный знак всех Габсбургов, и почесывая тяжелый подбородок, Карл подписал указ — снарядить экспедицию за владычеством и пряностями. Но в первую очередь все же за пряностями. Вам надлежит действовать успешно, дабы открыть ту часть океана, коя заключена в отведенных нам пределах…

— Его величеству нужен весь мир, — говорил Магальянш.

— Его величеству нужны имбирь и корица, — возражал его тесть Диего Барбоса. — Даже если из запрашиваемых тобой пяти каравелл вернется одна, но полная пряностей, ее хватит, чтобы окупить всю экспедицию, и изрядно заработать. А мировое владычество, это уже в придачу…

Фальеру не поплыл с ним, отказался.

— Я составил гороскоп. Нам не вернуться из этого плавания, Фернандо.

…Слабый стук в дверь его командорской каюты показался грохотом.

— Земля, Господин.

Смысл слов не сразу дошел до него. Энрике-Трантробан произнес это таким тоном, как недавно, подавая крыс, говорил «Еда, Господин». Желанное слово было похоже на галлюцинацию истощенного сознания…

— Что? Что ты сказал?!

— Земля, Господин. Остров… Земля.

На всех трех кораблях все, кто мог еще двигаться, сбивались к правому борту — Земля.

Ад отступает. Земля…

Но…

Земля, показавшаяся после трех месяцев и двадцати двух дней их бесконечного океанского странствования, была пустынной — она сама казалась новым адом, скалистым адом бесплодия. Первый открытый им остров не мог дать ничего, кроме наследственного титула adelantado— наместника. Ни грамма съестного на голых скалах. Даровав надежду, судьба отняла ее еще более безжалостно.

И на следующих островах, названных после набега туземцев Ладронес — «Разбойничьими», удалось отыскать лишь несколько птиц и гору плодов. Но надолго ли трем изголодавшимся кораблям хватит того, что уместилось на двух небольших шлюпках.

За считанные часы от съестного остались лишь воспоминание да странные колючки, брошенные на палубе «Тринидада». Еще через несколько дней пути толстая скорлупа колючек стала растрескиваться, источая тошнотворный запах. У ночного горшка звездочета, объевшегося привезенной из Индии новинкой — табаком, запах был и то терпимее, чем этот («Кто ж знал, что эту странную траву надо раскуривать, а не есть?!»).

— Это воняет так, что даже крысиная моча покажется изысканным вином, — заметил Дуарте Барбоса, брат Беатрисы, которого по его горячему желанию и с тягостного разрешения тестя Фернандо взял с собой в экспедицию.