Не бойся, малышка - [8]

— Я и не сижу, — обиделась Таня. — Знаете же, что работаю.

— Велики ли твои заработки! — махнул он волосатой рукой прямо перед ее лицом. Таня даже вздрогнула. — Я на заправку тебя устроил, — сообщил он, присаживаясь рядом с ней. — С десятого можешь выходить. И денег побольше, и мужика богатого присмотришь. Товар лицом — жопка тунцом, — пошутил он и, наверное, впервые за много лет улыбнулся. И его улыбка Тане не понравилась.

— Продаваться не собираюсь, — огрызнулась Таня и попыталась встать.

— Врешь. — Олег Никанорович опустил свою руку-окорок ей на плечо. — Слушай сюда. — Он понизил голос и сделал паузу, как старый мафиози, собирающийся сообщить нечто важное. — Все мы продаемся, но не всем хорошо платют.

— Платят, — машинально поправила его Таня и повела плечами. Олег Никанорович убрал руку и, откинувшись на спинку стула, сощурил свои и без того узкие, спрятанные под набрякшими веками глаза.

— Сколько ты за все эти стрижки-укладки имеешь? — пренебрежительно спросил он.

— Перед праздниками почти пять заработала, — с вызовом ответила Таня.

— А сапоги да перчатки за сколько купила? Вон и сумка новая. Все небось спустила.

— А что вы мои деньги считаете? Вы мне не отец родной!

— Не родной. Поэтому такая дура и выросла, — осклабился он, и потная ладонь опустилась на Танино колено.

— Вы… вы… меня не обижайте. — Брезгливо сбросив его руку, Таня соскочила со стула. — Хуже будет, — зачем-то добавила она, усилием воли сдерживая подступающие к глазам слезы.

— Ух ты, соплюшка… — В удивлении мохнатые брови на лоснящемся лице скользнули вверх. — Ты меня, что ли, пужаешь?

— Бабушка говорила: «Кто сироту обидит…» — шмыгнула она носом и заморгала глазами.

— А кто тут сирота? Мать вон жива-здорова. А отца, как я знаю, у тебя сроду не было. Вот и набаловали…

Таня понурила голову, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Почему-то ей вспомнилась сейчас баба Софа: ее мягкие руки, шершавые пальцы. Как она гладила Таню по голове и приговаривала: «Не давай себя обижать».

— Все равно не обижайте, — сказала Таня и с шумом вдохнула воздух.

— А я что? Ничего… — Олег Никанорович вынул пачку из кармана, вытряхнул сигарету. — Наоборот вот, на работу устроил. — Чиркнув спичкой о коробок, прикурил. Потянуло серой. Таня невольно поморщилась.

— Я вам зажигалку дарила, — напомнила она.

— А… Я к спичкам привыкший, — отмахнулся он и, сделав глубокую затяжку, сказал: — Будешь работать с послезавтра на автозаправке. Я с Вадимом потолковал. По двенадцать часов через двое суток. Твое время — ночное. Так что парикмахерскую и не думай бросать.

ГЛАВА 2

Дни понеслись вскачь. Не успела Таня оглянуться — неделя прошла. Парикмахерская, покраски, стрижки — Таня была доброжелательна и улыбчива пять дней в неделю. Заправка, бензин, чеки — деловита и полусонна — двенадцать ночных часов через двое суток. Денег она теперь зарабатывала в два раза больше, зато жизненные силы, казалось, тонкими ручейками покидают тело.

Поэтому когда Нинка попросилась отработать вместо нее несколько смен (Таня устроила подругу на заправку еще в апреле, как только освободилось место), чтобы заработать на сотовый телефон, Таня с радостью согласилась — теперь она хоть отоспится. Наконец-то после почти двухмесячной гонки она смогла спокойно уснуть на своем диване, заранее предвкушая блаженство долгого просыпания, когда один сон, плавно переходя в другой, дарит муаровые видения ускользающего нереального мира. Она любила свои сны: легкие, яркие и такие же неуловимые, как порхающие над лугом мотыльки.

Но один сон Таня запомнила четко, до мельчайших деталей, может, потому, что осознавала, что спит. Она очутилась в каком-то темном месте, настолько темном, что ничто не проникало сквозь эту черноту. Не успела она испугаться, как к ней пришла мысль, что черный — это смешение всех цветов, и тут же всем своим телом она ощутила шелковистость ткани, окутавшей ее с ног до головы. Вдруг откуда-то потянуло сквозняком, забрезжил свет, стали еле различимы очертания окружающих предметов. Страх тяжестью навалился на нее. Таня попыталась плотнее завернуться в покрывало, но ткань вдруг начала рваться и превратилась в змею, которая, обдав влажным холодом, соскользнула вниз. Раздался треск, и Таня почувствовала, как внутри нее что-то взорвалось. Она обхватила себя за плечи и с ужасом поняла, что ее тело разорвало напополам, увидела, как пульсирующее сердце вырвалось наружу и со страшным звуком разлетелось на мелкие кусочки. И тогда она закричала что есть силы, пронзительно, до визга…

Таня проснулась в холодном поту и прижала руки к груди, чтобы почувствовать лихорадочное биение своего живого сердца. Она взглянула на циферблат электронных часов — 02.22. Подождала, пока сердце найдет свой обычный ритм, встала и вышла на кухню. Мучительное беспокойство не отпускало. «И что это я всполошилась? — стала успокаивать Таня саму себя. — Мало ли что может присниться?..» Она открыла кран, набрала воды в стакан, сделала несколько глотков. У воды был привкус старых труб.

Таня вернулась к себе в комнату и забралась в еще хранившую тепло постель. За полупрозрачными шторами мелькнул отсвет фар проезжающей машины. «Завтра надо позвонить Нинке, — подумала она. — Наверное, уже вымоталась, бедняга, да так, что никакого мобильника не надо». С этой мыслью она закрыла глаза и погрузилась в сон.