Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - [22]

— Александра Ивановича я понимаю. Не одну ночь в душещипательных беседах провели. Весь он в этих картинках сублимировался…

Сильвия сначала удивилась чересчур научному слову, не совсем подходящему стилю старинного строевика, потом вспомнила, что он артиллерист, а значит, познаний в химии не чужд.

— Со мной бы посоветовался, я в седле с двенадцати лет. Эту вот фею, — он указал на самый эффектный из витражей, — лучше б в дамское седло посадить. И достовернее вышло бы, и куда соблазнительнее…

Сильвия прикинула и согласилась. Вот тебе и батарейный командир, ничего, кроме кадетского корпуса, училища и шести лет войны, не видевший. Она вспомнила этого же Басманова, только что «завербованного» в Константинополе. Нет, всё правильно — иным он и не мог быть, если из сотни тысяч беженцев Новиков с Шульгиным выбрали именно его. И ни разу не имели оснований усомниться в правильности выбора.

А сколько таких же, ничем не хуже, а может, и лучше поручиков, капитанов и подполковников легли в землю с августа четырнадцатого… Или умерли, спились в эмиграции, не встретив на бульваре чужого города своих Новиковых и Шульгиных…

«Грустно», — подумала Сильвия, неожиданно ощутив, что, может быть, именно в этот момент она полностью сменила самосознание, став уже стопроцентно русской женщиной. Раньше кое-что «спенсерское» в ней оставалось, невзирая на множество ситуаций, где ей приходилось держаться крайне русифицированно. Особенно — живя с Берестиным. Но вот сейчас…

Они пили в основном кофе, который здешняя автоматика готовила просто великолепно и на любой вкус, сопровождая его коньяками и ликёрами, разговаривали на темы, очень далёкие от «злобы дня». Не только Арчибальд при своей интеллектуальной тупости, но и вполне проницательный человек непременно поверил бы, что взрослая женщина применяет все свои чары и способности, чтобы соблазнить довольно инертного в сексуальном смысле офицера.

Басманов, как мог, ей подыгрывал. Труда не составляло — партнёрша была хороша сама по себе и в школе Станиславского могла быть лучшей ученицей, а уж ему стыдно вспомнить, как рассеян и неуклюж он был с дамами, последний раз перед февральским переворотом попав с фронта в «приличное» петроградское общество.

Потом вдруг Сильвия указала ему на дверь позади барной стойки. В лучших традициях детективов они вышли через неё в полутёмный кривой коридорчик, параллельный центральной, ярко освещённой и устланной ковровой дорожкой галерее. В тупике, ничем не примечательном, аггрианка дёрнула Михаила за рукав:

— Нам сюда!

Непонятно, что она сделала, но прямо перед ними вдруг раздвинулись не отличимые от каменной кладки стен двери, засветилась огнями кабина почти обычного лифта.

Несколько минут, как ему показалось, они летели в зеркальной кабине одновременно вверх, вниз, по горизонтали и в других направлениях. Объяснить это трудно, но вестибулярный аппарат реагировал именно так, пусть полковнику и не пришлось крутиться на космонавтских центрифугах и лопингах.

Михаил терпел, хотя несколько раз тошнота подкатывала к самому горлу. Утешало то, что он верил: Сильвия — специалистка высокого класса и за время пребывания в Замке научилась многому, недоступному ни Воронцову, ни Шульгину с Новиковым, пусть они и сумели проникнуть в закрытые для гуманоидов уровни Замка. Просто специализация и система подготовки у них были немного разные, и на одни и те же вещи они смотрели под разными углами.

Она ещё во время их первой (фактически ещё до начала нашей эпопеи) официальной встречи с Антоном, как резидентов и «высоких договаривающихся сторон» в Норвегии, согласилась на пресловутый «Ставангерский пакт»[20]. Если исходить из принципов хоть аггрианской, хоть форзейлианской политики — они в тот раз и стали предателями. Более того — обрушили всю систему тысячелетних, достаточно удачно сохранявших баланс интересов противостоящих сил на этой планете. С того дня, закрепившего их соглашение «о принципах отношений за пределами предписанных руководством конфронтаций» бессонной ночью в апартаментах отеля «Густав Ваза», всё и посыпалось. Нельзя, оказывается, даже из «лучших соображений» выдёргивать хоть один камешек из фундамента на песке построенного здания.

И потом, уже в Замке, она, деморализованная проигрышем каким-то крайне примитивным, пусть и дико агрессивным молодым парням, регулярно проводила время в постели Антона. Эти забавы её не унижали и ни к чему не обязывали. Зато позволили вытащить из его раскрывавшегося на пике страсти подсознания много полезных подробностей и фактов.

Отчего и использовали в своих операциях аггры исключительно женщин, оставляя «примитивным существам» роль исполнителей или, в крайнем случае, подконтрольных «старшим» координаторов. Как того же Лихарева или Георгия.

Наконец утомительный полёт закончился, дверь открылась, они вышли на узкую, окрашенную неприятной синей краской площадку «чёрной лестницы» обычного петроградского дома. Только при «настоящей» жизни Басманова и эти лестницы содержались в порядке, а здесь словно стадо плохо воспитанных обезьян повеселилось. Деревянные накладки с перил сорваны, железные стойки погнуты, будто их пытались сломать или вырвать с корнем, да силы не хватило. Стены исписаны, где гвоздями глубиной на сантиметр, где краской — примитивными матерными словами. Ступеньки в грязи, перемешанной с окурками.