Не бойся быть моей - [22]

– О чем ты думаешь? – спросила жена, и он посмотрел на нее.

– Так, ничего особенного.

– Ты нахмурился.

Он пожал плечами:

– Просто думаю обо всем, что еще предстоит сделать.

– Наверное, сложно было выкроить время, чтобы отправиться в Нью-Йорк.

– Но это было необходимо.

Линдсей не ответила, и какое-то время они молча шли под палящим солнцем. Воздух был прохладным и свежим, и аромат цветов оливы доносился до них всякий раз, когда они наступали на упавший бутон.

Линдсей повернулась к нему, улыбаясь.

– Ты похож на короля, оглядывающего свои владения.

– Я, наверное, именно так себя и чувствую, – признался он. – Горжусь тем, что мой отец создал это из пустоты.

«И тем, что я смог все это сохранить, хотя все висело на волоске».

Девушка положила руку на его запястье, пальцы ее были нежными и прохладными.

– Я рада, что ты все это показал мне, Антониос. Теперь я лучше понимаю тебя.

Он посмотрел в ее прекрасные серые глаза, такие ясные и большие, не переставая думать о руке, лежащей на его запястье.

– А ты хочешь понимать меня? – тихо спросил он.

Она закрыла глаза и убрала руку, отчего сразу стало как-то пусто.

– Я… – начала она, призадумалась, а затем покачала головой, грустно улыбаясь. – Наверное, сейчас уже это не имеет смысла, да? Но я все равно рада.

Антониос лишь кивнул.

Между ними все кончено.

– Нам пора возвращаться, – сказал он вслух. – Мама ждет нас к обеду.

Покосившись на девушку, он добавил:

– Только нас вдвоем. Хорошо?

– Прекрасно, – заверила его Линдсей. – У меня не возникает проблем в небольших компаниях. А еще мне нравится твоя мама, Антониос. Я люблю быть в ее компании. – Внезапно воодушевление на ее лице померкло, и она повернулась к нему. – Мне очень жаль, что она больна.

Мужчина кивнул, чувствуя, как камень на сердце давит еще сильнее.

– Мне тоже.

– Прости… прости меня за то, что я не была рядом, когда ей поставили этот диагноз. – Линдсей прикусила губу. – Я должна была.

Он не сумел найти нужных слов: вихрь чувств закрутил его, и было трудно разобрать, чего в нем было больше: там были благодарность за ее сострадание, надежда и горечь. Да, он бы хотел, чтобы жена была в тот момент рядом. И мечтал, чтобы она хотела быть с ним и чувствовала себя счастливой. Но вслух он опять сказал другое:

– Сейчас ты рядом, и это единственное, что имеет значение.

Они пошли назад, к дому.

– Когда ты скажешь родным, что мы разводимся? – спросила Линдсей.

Антониос напрягся.

– Когда придет время. Ты торопишься?

– Нет, но неужели ты собираешься обманывать их до конца жизни твоей мамы?

– Это не так уж и долго, – горько сказал он. – Врачи дают ей несколько месяцев, а может, и недель. У нее рак в тяжелой стадии, и она не хочет операции.

– Хочешь, я могу ей сказать, – тихо предложила Линдсей. – Это моя ответственность.

– Нет, – произнес он поспешно, и возглас получился слишком громким и тяжелым. – Это только причинит ей боль. Почему нельзя позволить ей умереть спокойно, зная, что мы счастливы?

Она прикусила губу.

– Не люблю лгать.

– Я тоже не люблю.

Но, подумал про себя Антониос, лгать ему приходится уже слишком давно – ложь во спасение, как и та, которую он хочет сказать матери о своем браке.

– Для нее так будет лучше, Линдсей, – тихо произнес он. – Зачем огорчать ее, когда ей так недолго осталось?

Она посмотрела на него глазами полными боли и медленно кивнула.

– Хорошо. Но у тебя есть сестры и брат, и похоже, они уже что-то заподозрили.

– Все потом, – хрипло сказал он. – Я скажу им после смерти мамы.

Боль снова исказила лицо девушки, и она потянулась к руке мужа и пожала ее, в глазах ее явственно читалось сочувствие.

– Мне жаль, Антониос. Я отношусь к Дафне, как к родной матери.

– Мы оба будем по ней скучать, – согласился он.

Антониосу не хотелось отпускать ее руку и снова становиться вежливым, осторожным и дружелюбным. Может, сейчас они могли бы построить что-то заново?

Линдсей последовала за мужем, втайне не желая оставлять позади это удивительное чувство близости между ними, возникшее в оливковой роще. Ей нравилось разговаривать с Антониосом, поддразнивать его и делиться чем-то важным, узнавать его заново. За эти несколько дней в их отношениях произошло гораздо больше событий, чем за три месяца брака. Та неделя в Нью-Йорке тоже была временем открытий, но, скорее, открытий чувственных, нежели духовных. А три месяца в Греции они жили как чужие друг другу люди – пока не доходило до постели. Но сегодня – сегодня они разговаривали, как друзья.

До виллы они дошли молча, и Линдсей направилась в спальню, чтобы переодеться. Надев вместо сарафана льняные брюки и топ без рукавов, она немного поправила макияж и прическу.

Когда она вышла, Антониос сидел в гостиной. Он тут же пристально посмотрел на нее.

– Ты прекрасно выглядишь, – искренне признался он.

Линдсей зарделась, не зная почему. Он ведь и раньше осыпал ее комплиментами… Но все они воспринимались иначе, и Линдсей знала, в чем дело. Сейчас муж впервые понял ее… и по-прежнему находил привлекательной.

Внезапно она поняла, почему не рассказывала о своей проблеме: Антониос был прав, она и впрямь боялась и стыдилась своего недуга, полагая, что муж отвергнет ее или даже бросит.