Назовите меня Надеждой - [4]

— Что вы посоветуете мне? — спросила я, стараясь не разрыдаться. Нельзя, нельзя. Возьми себя в руки!

— Вы женщина молодая, это можно понять, но я рекомендую, все же провести мастоптомию.

— Масто… Это… Это, — я заикалась, не решаясь произнести вслух эту страшную фразу. Было страшно осознавать ее смысл, а уж тем более, когда это имеет отношение ко мне.

— Это удаление молочной железы, — договорил за меня врач. — Вы можете отказаться, мы удалим пока опухоль, но придется чаще наблюдаться.

— Нет, — решительно сказала я. — Я не хочу жить в страхе, не хочу подвергать себя риску. Я согласна на эту… на операцию.

— Хорошо, — кивнул доктор. — Как только сдадите все необходимые анализы, сразу же приходите утром, натощак.

— А что именно нужно сдать?

— Я вам все напишу.

Сидя в коридоре и ожидая пока медсестра вынесет мне список необходимых процедур, я держалась, как могла. Я старалась не смотреть на молодую женщину, примерно моего возраста, чья голова была повязана платком. Волос под ним не было. Страшно. Боже, как же это страшно.

Я незаметно для себя шмыгнула носом. Проклятая аллергия. Конечно, это аллергия. Я ведь не плачу.

— Доченька, не расстраивайся, — обратилась ко мне рядом сидящая женщина. Я повернула голову, но не посмотрела на нее. Разговаривать мне сейчас совсем не хотелось. — Тебя будут лечить. Сейчас медицина пошла далеко, даже и такое вылечивают!

Конечно, действительно — чего мне расстраиваться? Подумаешь, в двадцать восемь лет остаться без сисек! Тоже мне, печаль да тоска. Я вежливо улыбнулась, и тут на мое счастье вышла медсестра.

Сказав ей сдавленное «спасибо», я взяла листок, и заспешила покинуть это страшное место под названием областной онкологический центр.

С этого дня начались хождения по кругам ада. Я понимала, что чем раньше приступлю к лечению, тем лучше для меня. Но мне хотелось оттянуть день операции. Я все ждала какого-то чуда, сама отлично понимая, что никакого волшебства не произойдет. Опухоль не рассосется и не превратится в доброкачественную. Я смертельно больна, и я должна, наконец-то осознать это и принять.

Удивительно, как мне удалось сохранить все в секрете. Маме я не хотела говорить, дабы не расстраивать ее. Но это было легко — она живет в деревне, и в город практически не приезжает. По телефону же я даже не сообщила о том, что потеряла работу, и поэтому на вопросы почему не могу приехать, ссылалась на то, что очень занята. Я понимала, что когда-нибудь придется сообщить маме эту новость, но я просто не могла решиться, я не знала, как это сделать. Да и не хотелось мне сейчас выслушивать причитания и охи-вздохи — и без того плохо.

С подругами же было и вовсе проще простого — я не появлялась в сети, на чем наша связь практически оборвалась. Пару раз, правда, звонила Ирина, но наша беседа состоялась в обсуждении ее нового коллеги, в которого она, кажется, влюбилась по уши. Я недолго слушала ее вдохновленные оды любимому, и вежливо, а может быть, и не очень, сказала, что меня ждут дела. На этом наше общение прекратилось. Обиделась, наверно.

Так что я решила пройти свой путь в одиночку. Так оно даже и лучше.

Влад переехал на съемную квартиру, и в короткой эсэмэске оповестил меня о том, что, как только я найду время, то могу смело подать заявление на развод. Возражать он не станет. Я решила разобраться с этим вопросом до операции, и отнесла заявление в ЗАГС. Вот только на слушание попасть не успела. После операции я чувствовала себя отвратительно, и не только морально. У меня скакало давление и температура, но врачи уверяли, что страшного ничего нет. А впереди меня ожидали еще курсы лучевой терапии.

В тот день, когда все случилось, я возвращалась с аптеки — нужное лекарство можно было приобрести только здесь, ради чего мне пришлось тащиться аж в другой конец города.

В автобусе я разместилась на свободном сидении, но проехать успела лишь пару остановок.

— Девушка, уступите место! — услышала я позади себя. — Не видите, рядом с вами стоит пожилая женщина? Воткнут в уши наушники, глаза закроют и сидят! — ворчала сварливая баба. Я повернула голову и только сейчас увидела, что рядом со мной стоит женщина — совсем не пожилая, но годящаяся мне в матери. Мне двадцать восемь. Интересно — до какого возраста я буду считаться молодежью? Да, выглядела я всегда моложе своих лет. Даже сейчас, когда больна смертельной болезнью.

Я покорно встала, а затем бросила взгляд на ту, что плевала мне в спину возмущениями. Баба фыркнула.

— Молодежь! — презрительно ворчала она. — Даже место не уступят, никакого воспитания!

— Женщина, уймитесь, пожалуйста, — сказала я ей, сжимая от злости кулаки. Во мне все кипело, и лучше ей сейчас заткнуться. Я не услышала того, что она мне ответила, если она вообще ответила, так как резко и неожиданно у меня закружилась голова, перед глазами все поплыло, а к горлу подкатила тошнота. Против своей воли я потеряла контроль над своим телом и стала заваливаться на бок.

— Ой-ой-ой! Девушке плохо! — раздалось над самым моим ухом, а затем меня кто-то подхватил, и я сама не заметила, как оказалась сидящей на сидении.

Кое-как я доплелась до дома, и бессильно рухнула на диван. Голова все еще кружилась, а тошнота прошла, только когда я легла. Я закрыла глаза, и стала медленно погружаться в полу-беспамятство, в полусон, из которого меня выдернул настойчивый телефонный звонок. Я не хотела брать телефон, но он все звенел, звенел и звенел.