Назовите меня Христофором - [50]

— Слышь, дальше ехать надо, — закричали ему вслед.

Семенов обернулся.

— Спасибо. Я здесь сначала попробую.

И виновато улыбнулся.

— Ну смотри. — Мужички обидчиво замолчали. — Зря только.

Семенов не стал возвращаться по дороге, а пошел к озеру через лес. Он шел неторопливо, жалея, что не сошел раньше. Не потому, что тяжело было нести рюкзак, — просто ему хотелось пройти знакомой дорогой.

Лес был то сосновый, то березовый, но не гулкий — тишина была мягкая. Солнце уже садилось, и красноватые куски света застревали мимолетно в вершинах сосен.

Озеро открылось сразу — большое и светлое. Остров! Вот он, его остров!

Семенов пошел вдоль берега к деревне. Пахло тиной и подгнившим камышом. Солнца уже не было видно, и свет на горизонте быстро убывал. Горы за озером стали синими, а вода бледно-сиреневой. По дальнему краю озера пролегла узкая серебристая полоса.

Он нащупал в кармане ключи от лодки. Они ее купили прошлым летом. Весла брали в деревне. Когда уезжали, затопили лодку, приковав ее к колоде.

Озеро сильно обмелело. Лодка лежала рассохшаяся, на дне ее белел алюминиевый ковш без ручки. Семенов пошел дальше. Возле деревенских лодок возился мальчишка.

— Эй, пацан, отвези на остров, — попросил Семенов.

Мальчишка исподлобья посмотрел на него.

— Я тебе три рубля дам.

— Садись. — Мальчишка придержал веслом черную плоскодонку.

— Давай я на веслах, — сказал Семенов.

Он греб к острову и следил, чтобы старый ориентир — красная железная крыша лесничего — не уходил влево. Берег, лес, деревня узнавались с трудом. Как будто краски не те, как будто все сдвинулось со своих мест.

Поднялась рябь. Стало темнеть. Он чувствовал, как встает за спиной остров, и боялся оглянуться.

— Ты можешь завтра утром забрать меня отсюда?

Мальчишка молчал.

Подгребая, он оглянулся несколько раз мельком. Лодка ткнулась в берег. Он выскочил легко, держа рюкзак на весу.

— Часов в девять. Ладно?

— Ладно, — буркнул мальчишка и ударил веслами по воде.

Он поднимался на вершину. Стоянка была с другой стороны острова. Лысые осины и березы еле сыпали последние клочья сгоревшей листвы. Он хрустел башмаками по легкому праху листьев и ощущал, как внутри все растет и растет гулкая пустота. Серое озеро мертвенно светилось из-за сухих сучьев и голых стволов. Слишком жаркое лето, подумал он. Ему больше никуда не хотелось идти. Он сошел с тропы, скинул рюкзак и прилег.

Когда Семенов проснулся, желтый тяжелый кусок луны висел над озером. Он поднялся на вершину острова и спустился к стоянке. Лагуна сплошь заросла камышом. Сосны были спилены. Пни, пни сияли под сломанной луной. Сухой камыш ломался и крошился под напором большого ветра.

Семенов нашел кострище. Камни вокруг него куда-то исчезли. Он подумал, что не нужно было никуда ехать, и поежился от холода.

Он сидел на берегу, встречая рассвет. По озеру стлался туман. Семенов вытащил из кармана ключи от лодки и зашвырнул их далеко в озеро. И оно не ответило ему плеском. А может быть, он его просто не услышал.

1979

ВЕТЕРАН

Сегодня к нам в гости пришел дядя Сережа. Его давно у нас не было, он куда-то уезжал, и папа был очень рад, что он вернулся. Мамы дома не было, и мы ужинали без мамы.

Папа спросил, почему дядя Сережа так долго не приезжал. Дядя Сережа сказал, что сильно болел и что лежал в госпитале. При этом он осторожно потрогал свою грудь. Папа сказал, что дядя Сережа был танкистом и был ранен. Он воевал два года, и ему дали орден за это и еще медаль «За боевые заслуги». Митька спросил, с кем он воевал, с немцами? Дядя Сережа засмеялся и сказал, может быть, и с немцами тоже. Потом папа достал бутылку водки и сказал, что орден надо обмыть, и они вылили водку в ковшик, бросили туда орден и пили по очереди. А нас отправили в большую комнату, потому что на кухне было сильно накурено. Мне очень хотелось послушать про войну, но нужно было укладывать Митьку спать.

Пришла мама, и они все сидели на кухне втроем, а я сидел с Митькой, и мне было слышно, о чем они говорят.

Папа сказал, что дяде Сереже повезло, что он живой и целый. А некоторые вообще не вернулись. А дядя Сережа сказал, что повезло как утопленнику, что у него вся грудь дырявая. Папа сказал, зато живой. Тут мама заплакала — у нее старого школьного друга убило. Дядя Сережа сказал, что больше на минах рвутся. Лежит фонарик или там авторучка, их тронут — а это мины. Папа спросил, с кем труднее воевать? Дядя Сережа сказал, с наемниками, потому что они хорошо обучены и у них первоклассное оружие. И еще у них большой боевой опыт, а у нас только «учебка». И рассказал, как наши десантники выбивали их из кишлака, а те положили наших и два часа не давали головы поднять. И если бы не наши танки, то пришлось бы совсем плохо. А когда подошли танки, две машины сожгли из гранатометов, и у дяди Сережи в том бою погиб приятель. Когда подошли танки, те, кто отбивался, сразу ушли к границе. У них хорошая разведка, и они знают все тропы. Дядя Сережа сказал, что они — профессионалы. Потом они с папой заспорили, чье оружие лучше. У них, конечно, разное, а наши новые автоматы — отличная штука. А подсумки лучше трофейные: они надеваются на грудь и рассчитаны на шесть магазинов — по три с каждой стороны. А наши — всего на три. Хорошо тому, кто достанет магазины от ручного пулемета, в них входит по сорок патронов. Их связывают попарно, и когда отстреляют один, то просто переворачивают и вставляют другой. А противотанковой гранатой очень трудно убить. Лучше осколочной, хотя можно и самому гробануться. У них поражение на двести метров. И бронежилет не поможет. Дрянь эти бронежилеты. Их автоматная пуля запросто пробивает. Правда, сейчас привезли новые — их и в упор не берет. Но они тяжелые — все двадцать килограмм. А с полной выкладкой это будет все шестьдесят, потому что еще с собой несешь четыре мины и два мешка патронов по девятьсот штук в каждом. Тяжело. Папа сказал, что воевать вообще тяжело.