Найти себя - [128]

Однако в целом все проходило гладко. Так гладко, что я стал побаиваться – если неприятность задерживается, то она, как правило, становится гораздо крупнее, причем время ее ожидания прямо пропорционально ее увеличению.

Кто именно донес о моей афере, равно как и о том, чем на самом деле занимается царевич в своем полку Стражи Верных, не знаю. Борис Федорович со мной не поделился, а вычислить стукача я не успел. Понятно, что приложил к этому разоблачению руку и Семен Никитич. Правое Царское Ухо такие дела никогда не минуют, да и сам доносчик явно имел отношение к его «аптечному»[118] ведомству.

Рад я был только одному – разработанные мною методы конспиративного обучения царевича оказались достаточно качественными, чтобы продержаться почти месяц, то есть в ближнем окружении предателей не было.

Но когда царь прибыл в наш лагерь на смотрины, он уже все знал…

Глава 23 Царская инспекция

Вообще-то, может, оно даже и хорошо. Не зря говорится: что бог ни делает, все к лучшему.

Все равно бы старший Годунов обнаружил и ссадины, и порезы, а в мыльне увидал бы и три здоровенных синяка, полученных в результате падения с лошади, после чего обязательно схватился бы за сердце.

Разумеется, синяки были уже изрядно потускневшими – спасибо свинцовым примочкам, которые я выпросил у лекаря, но при хорошем воображении, видя их размеры, представить, что это были за ушибы, можно. И хорошо, что остались видны только расплывчатые тени лишь трех последних, которые не успели сойти, а ведь если считать все, то наберется не меньше десятка.

Словом, учитывая, как Борис Федорович трясется над сынишкой, сердечный приступ царю был бы обеспечен – тут и к гадалке ходить не надо.

Зато заранее зная все или почти все – слава богу, что синяки могли видеть только я и Дубец, помогавший прикладывать компресс, старший Годунов только недовольно поморщился после того, как увидел за трапезой на левой руке царевича более светлую полоску – коросту отпарили и кое-как содрали накануне.

Он протянул руку, бесцеремонно ухватил Федора за кисть, прищурился, внимательно разглядывая три ороговевшие мозоли, и потом обвел окружающих недобрым взглядом. Его глаза мгновенно потемнели.

Окружающие – их было всего трое, поскольку честь трапезничать с царем имели лишь воеводы полка – как по команде тоже прекратили жевать и замерли.

– Стало быть, правду мне сказывали, – вздохнул он, зло отталкивая от себя очередное блюдо с благоухающим мясом только что подстреленного кабанчика.

Федор как-то весь сразу съежился, затих, и бодрая улыбка рваным чулком мгновенно сползла с лица царевича.

– Ты о чем, государь? – невинно уточнил я.

– А то сам не ведаешь?! – уставился он на меня.

Я стоически выдержал тяжелый, немигающий взгляд почерневших от гнева царских глаз, после чего спросил:

– Дозволь, государь, я поначалу отпущу третьего воеводу, уважаемого Христиера Зомме, ибо он тут вовсе ни при чем.

Борис Федорович сердито кивнул, и мой лучший помощник, светясь облегченной улыбкой, тут же поспешно выскочил из-за стола, даже не дождавшись, когда я к нему обращусь.

– А теперь, государь, дозволь также покинуть стол и первому воеводе полка Федору Борисовичу, ибо ему надлежит должным образом подготовить ратников к торжественной встрече царя всея Руси, – ровным голосом продолжил я.

Годунов посопел, но и тут не возражал, зло мотнув головой в знак согласия.

– Я мигом, батюшка! – заверил еще более обрадованный Федор.

Если Христиер вышел шагом, пусть и торопливым, соблюдая видимость достоинства, то царевич выпорхнул. При этом если Зомме лишь сиял улыбкой, то на лице царевича она сверкала. Еще бы – экзекуция откладывается, а там, после встречи, как знать, как знать…

– Ну а теперь, когда мы остались одни, ваше величество, можно и поговорить, – заявил я в открытую, поскольку таиться и пытаться что-то скрывать не имело смысла. – Или для начала дозволишь мне кое-что пояснить?

– А есть такое, чего и я не ведаю? – скептически поинтересовался Борис Федорович.

Наивный! Одни синяки чего стоят. Боюсь, тебе и от их теней поплохеет, а если бы ты их видел сразу? Даже мне как-то раз стало не по себе при виде кровоподтека размером с чайное блюдце, полученного им при падении в ров при преодолении полосы препятствий.

Правда, царевич, надо отдать ему должное, выглядел молодцом и всякий раз заверял, что ему вовсе не больно, что ни о каком досрочном завершении учебы речи быть не может, отлежаться денек-другой ему не надобно, а в завершение даже находил в себе силы пошутить: «Завсегда учеба чрез синяки да шишки проходила, инако и вовсе не бывало, потому и глаголить тут не о чем. Да и для памяти оно пользительно – вдругорядь ентим боком стукаться нипочем не стану – второй подставлю».

– Есть, – твердо ответил я. – Более того, это и является самым главным.

– Ну-ну… – угрожающе протянул он, и рука его принялась нервно комкать платок, заменяющий царю салфетку. – Токмо помни, что за все это я с тебя все одно спрошу. И не просто спрошу, – он замешкался (ну не дыбой же мне грозить), но затем нашелся, – а яко с самого лютого зачинщика сему окаянству, кое ты тут учинил.