Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - [48]

Да, о заявителе мы почти ничего не знали, и замечание начальника дало пищу для размышлений. В самом деле — кто он? Кроме весьма кратких биографических данных — фамилия, имя и отчество, год и место рождения, образование и национальность — ничего не было известно. Обычные краткие анкетные данные, за которыми скрывался человек. После доклада начальнику я увидел многие пробелы беседы, проведенной, по существу, без всякой тактики.

Через несколько дней я опять поехал в поселок с намерением пригласить Амурского на официальную беседу в свой кабинет, чтобы он почувствовал, как мне представлялось, большую ответственность за все то, что он рассказывает.

Поджидая у общежития, прохаживаясь взад и вперед, я не заметил, как он вдруг откуда-то появился. В таких случаях говорят: «словно из-под земли».

— Ну, что скажешь, оперативник?

— Да так, ничего, — решил я уйти от делового разговора на улице. — Задали вы загадку нашему брату и теперь вот разгадывай.

— Я все сказал и пером написал. А то, что написано пером — не вырубишь топором. От этого уйти невозможно.

— Может быть, и все, но не совсем ясно. Приходится чайной ложкой из бочки черпать. Если вы не возражаете, зайдем в столовую, чаю попьем, — предложил я не совсем уверенно.

Было время ужина, и мысль пригласить Амурского в столовую пришла, что называется, на ходу. Амурский не ожидал приглашения, даже смутился. Столовая была рядом, и я, взглянув на него, решительно двинулся к освещенному входу.

— Ладно, пойдем. Только я после работы чай не пью. Что-нибудь покрепче... — пробурчал он за моей спиной.

Я направился к свободному столу в дальнем углу, Амурский следовал за мною. Уселись, я заказал обед и по сто граммов водки.

— Да ты, я гляжу, парень свой, — увидев водку в графинчике, сказал Амурский.

Проглотив, как глоток воды, рюмку водки и еще не закусив, он дал мне понять, что не мешало бы повторить.

— Нам еще надо побеседовать. Получится пьяный разговор...

— Так уж и пьяный. От чего? — постучал он вилкой по пустой рюмке. — Я люблю просто посидеть в ресторане и чтобы вокруг все было красиво. Люблю ресторанную обстановку — полумрак, тихую музыку, бесшумных официантов, чистую скатерть... Могу не пить, но чтобы бутылка стояла! В такой обстановке я чувствую себя личностью наравне с другими. В больших городах, если не посещать рестораны, можно затеряться, а жить затерянным, никем не замеченным, без своего лица кому приятно? К тому же в ресторане можно забыть о всех мелочах жизни...

Рабочая столовая, где мы сидели, никак не отвечала требованиям Амурского. За столами, покрытыми потертыми клеенками, сидели рабочие в спецовках, курили, никакой музыки не было. Может, он намекал мне на то, чтобы посетить ресторан, но в мои планы это не входило. Амурский размечтался и заговорил о своих вкусах и взглядах на жизнь, но довольно отвлеченно, не учитывая скудной и трудной обстановки первых послевоенных лет, и совершенно не касался своей жизни, своего положения, работы, своей биографии. Но, как мне показалось, глубоко затягиваясь табачным дымом, он все время думал о чем-то своем, а говорил напоказ другое — о ресторанах, красивых женщинах, изысканных блюдах и винах, которых, наверное, не пил. Видимо, весь этот словесный маскарад был предназначен для меня, чтобы уйти от разговора со мною либо удивить меня житейской мудростью.

— Да, так мы отвлеклись, Викентий Петрович, — пришлось напомнить ему, когда он заговорил о том, что предпочитает чай пить из стакана, а не из чашки.

Амурский на какое-то время утих, держа дешевую папироску как-то по-особенному, как большую сигару, с оттопыренным мизинцем.

— Разные мы с тобой люди, — спустя время сказал Амурский, не глядя на меня. — Ты — молодой. А я из того поколения, которое кое-что помнит из старых времен. И вообще, жизнь у меня проходит кувырком. Только было выбрался на дорогу — война. Попал в плен. Небось презираете?

— Нет, не презираю, но не совсем понимаю.

— Образ моих мыслей — загадка для вас? Кто я? Неужели тоже загадка? А если расскажу как на духу — что будет? В кутузку?

— Не знаю этого слова.

— Ах, да... Это слово моего поколения. Откуда вам...

— Полагаю, что мы можем обойтись без него. Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о себе. Может, я тогда пойму вас, если только все по-честному.

— По-честному... Приманку на крючок цепляешь?

— Нечестный, как мне кажется, не пришел бы с заявлением. Разве не так? И мне лично не хотелось бы ошибиться. Давайте без ресторанных полумраков. Можете?

— Могу. Ну, еще по сто граммов и продолжим наш красивый разговор. Страсть люблю слушать умных людей и самому, где нужно, вставить слово. К месту, конечно.

Я решительно отклонил просьбу насчет повторной водки, предложил пройтись и продолжить наш разговор. Он неохотно согласился. Мы вышли из столовой и пошли вдоль трамвайного полотна, прямо в поле, начинавшееся за крайними домами. Позади остался поселок металлургов. Слева, внизу от дорожки, по которой мы шли, виднелась крутая дуга реки, огибавшая поселок. Амурский неторопливо рассказывал о своей жизни. Я старался все запомнить. Он называл фамилии, имена, даты, города и населенные пункты, где жил, работал, задерживался, арестовывался, сидел в тюрьме. Говорил он медленно, спокойно, только дышал тяжело и часто делал паузы. Как мне показалось, Амурский и в самом деле честно, как на исповеди, рассказывал о всех своих грехах и мытарствах. Мы далеко ушли от поселка. Мне пора было идти в город, а ему возвращаться в общежитие. Город и поселок уже светились вечерними огнями, а он все рассуждал о плене.