Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - [42]
Эту фамилию и многие родственные связи Феськова Крикун хорошо знал по «Кругу спасения Кубани», что облегчало ему розыск Ольги в Краснодаре.
И он не ошибся в своих предположениях, нагрянув прямо с дороги вместе с Гуляевым и еще одним сотрудником отдела к сестре, которая оказывала ранее разного рода услуги бывшим офицерам, уклонявшимся от регистрации. Об этом тоже не позабыл Крикун.
Мацков-Кривенко при появлении чекистов в квартире все понял и сразу скис. Оружие выложил сам. Другого выхода у него не было.
— Карта бита, — вырвалось у него с отчаянием.
Сестры тоже находились в подавленном состоянии и упорно молчали.
— Фамилия? — спросил Гуляев, проверяя изъятое у задержанного удостоверение личности, выданное Кубсоюзом.
— Кривенко.
— А еще? — не терпелось услышать Гуляеву его настоящую фамилию.
— Вы же знаете.
— Знаем. А все же?
Мацков низко опустил голову, стараясь не показать своего волнения.
— Начнем все по порядку, — сказал Крикун, когда задержанного привели на допрос. — За границей был?
Мацков молчал. Он несколько пришел в себя от первого шока, и лицо его было злое. Крикун ждал ответ. Гуляева он предупредил, чтобы на допросе помалкивал. Ответ затягивался, поэтому Крикун пояснил, что ЧК ни с того ни с сего не забирает, и порекомендовал не тянуть волынку.
— В Турции был?
— Ну, был.
— Где именно?
— В Константинополе.
— Как туда попал?
— Выехал из Новороссийска на теплоходе.
— На каком?
— «Апостолосе».
— Под какой фамилией?
Опять надолго замолчал Мацков, удивляясь про себя тому, что чекистам многое было известно.
— Не Зимин, случайно? — преднамеренно подсказал Крикун.
— Зачем эта комедия, если все знаете? — возмутился Мацков.
— Ото, не комедия, а следствие, — спокойно поправил его Крикун.
— Следствие... — скривился в язвительной улыбке Мацков.
Крикуну не понравилось такое пренебрежение к следствию, и он тут же ему выговорил:
— Слыхал ли ты про диктатуру пролетариата? Если нет, то я тебе расскажу, что она значит и с чем ее едят.
— Слыхал.
— Так вот. Мы ее исполнители, и будь добр отвечай, а не умничай. Под какой фамилией выехал за границу?
— Зимин. Что еще?
— Не торопись. Все по порядку. Кто помог пробраться на заграничное судно?
— Переводчик.
— Фамилия?
— Не помню.
— Вспомнишь — скажешь. Сколько заплатил ему и капитану за услуги?
— Отдал золотые часы.
— Одни на двоих? Дешево...
— Какое это имеет значение?
— Ладно. С кем имел дело в Константинополе?
— С Дробышевым.
— Кто таков?
— Алексей Исидорович, член Кубанской войсковой рады. Был представителем от кубанцев на Терском войсковом круге. Хорошо разбирается в политике и политических партиях.
— С кем еще встречался в Константинополе?
— С Намитоковым.
— А это что за птица?
— Юрисконсульт.
— Чьи интересы защищает? — спросил Гуляев, заметив, как Крикун над чем-то задумался.
— Кубанской рады.
— То бишь, контрреволюции, — уточнил Гуляев.
— Кто еще с тобой там занимался? — поинтересовался Крикун, надеясь услышать фамилии белоэмигрантов, которые были известны в ЧК как лица, проводившие вербовку и засылку агентуры на Северный Кавказ.
— Полковники Роговец Тимофей Кононович, Гамалий Василий Данилович, князь Трубецкой Сергей Евгеньевич...
— Ну и компания собралась. А Трубецкой — это не тот начальник разведки из штаба великого князя?
— Угадали.
Крикун хотел было тут же выговорить контре за «угадали», но Гуляев жестом попросил пропустить мимо ушей очередную дерзость Мацкова.
— По своей охоте вернулся на Кубань или послали эти господа хорошие? — продолжал Крикун.
Для Мацкова-Зимина-Кривенко это был трудный вопрос. Он мог бы отказаться от сделанного ему в Константинополе предложения и остаться за границей. Сейчас, обдумывая ответ, он хотел как-то уйти от этого и не называть истинных мотивов, побудивших его связать себя с выполнением задания контрреволюции, окопавшейся по другую сторону Черного моря. Чекистам он формулировал витиеватый набор слов, а про себя признал, что сразу согласился выступить против большевиков, которых он обвинял во всем, что произошло с ним после того, как они пришли к власти. Правда, пытался к этому прибавить обстоятельства, сложившиеся вокруг него прямо в первый день пребывания за границей, но это уже для самоуспокоения. Больше всего его злило то, что он вдруг стал никем.
— Не уверен, что вы поймете фатальную неизбежность принятого мною там решения, что я отношу к своей судьбе, предназначенной мне творцом.
— Д-да, — протянул Крикун. — Може, вопрос непонятный?
— Я все объяснил, — упрямо бросил Мацков.
— Нет, не объяснил, зачем пробрался в Россию, сменил фамилию, вооружился наганом. Оставался бы там и покуривал турецкие табаки, а то и басурманином бы заделался.
До задержания и допроса Мацкову как-то не приходилось задумываться над тем, что бывший его шеф, которому он так угодливо служил, продал его сразу, как на аукционе, даже не поторговался. Дробышев и Намитоков что-то, наверное, получили за его отправку в Россию, а сами остались там. И он хотел остаться за границей, усердно, для завоевания доверия эмиграции, изображал из себя героя, наговорил ворох небылиц о своих заслугах в борьбе с большевиками, чем привлек к себе внимание. Все эти размышления приходили ему в голову только сейчас и то из зависти к тем, кто остался в Константинополе. Всего этого он пока не собирался говорить допрашивавшим его чекистам.
Предлагаемая читателю книга писателя Григория Василенко «Крик безмолвия» — повествование о солдатской войне, о работе в разведке и контрразведке в Германии и бывшем Кенигсберге, на Кубани, о встречах с «сильными» мира сего, о судьбе поколения, добывшего победу и возродившего страну из руин, о прошлом и сегодняшнем дне.«У вас хорошая честная проза и дай Вам Бог здоровья писать и писать», — так пишут автору читатели.Автор выражает признательность за помощь в издании книги администрации края и краевому комитету профсоюза работников автотранспорта.
Автор книги — участник Великой Отечественной войны, прошедший ратный путь от оборонительных рубежей Подмосковья до Эльбы В своих записках он дает яркие и правдивые картины фронтовых будней, портреты солдат и офицеров, отражает тот высокий патриотический накал, которым жили тогда советские люди.