Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - [37]

Система построения организации оставалась для него не совсем ясной, но уточнять ее он пока не решался. Ему давали несколько раз понять, что, наученные горьким опытом на провалах, до поры до времени они, участники подполья, не хотели бы рисковать, просили понять их, если некоторые вопросы, которыми он интересовался, раскрываются неполно. Из разговоров с участниками одной «подпольной группы» он вынес представление, что организация — монархическая, казачья. Урумов пытался провести свою линию. Он говорил о непопулярности монархии, советовал подумать об ориентации. По его мнению, следовало стремиться только к военной диктатуре во главе с великим князем Николаем Николаевичем, а пока придерживаться линии казачьих атаманов.

 

Во время встреч «члены организации» задавали вопросы о политической ориентации Улагая, его намерениях и планах. Урумов разъяснял, что планы Улагая не монархические, а основываются на военной диктатуре. И по поручению генералов убеждал «подпольщиков» ориентироваться только на великого князя. Проводником на всех встречах был молодой человек, который вместе с ним приехал из Франции. Другого, постарше, по имени Андрей, он видел при первых встречах с «членами подпольной организации» в Ростове-на-Дону в гостинице «Русь» вскоре после приезда. Урумов тогда лежал больной, мучимый ишиасом. К нему пришли двое. Оба интеллигентные, как определил полковник. Они знали, откуда он приехал, и подробно расспрашивали его о положении за границей, о своих знакомых. Проявляли недовольство малой материальной поддержкой. Беседа не клеилась. С той и другой стороны чувствовалась настороженность, а Урумов мог только голову поворачивать и совсем не был похож на военного, чем разочаровал пришедших к нему «подпольщиков».

— Не встречали там хорунжего Брыля Никиту и сотника Мороку Афанаса Маркыча, полного георгиевского кавалера? Слухи доходили, что где-то они во Франции. Вместе служили в шестьдесят четвертом полку. Пластуны — отчаянные головы, — спрашивал о своих сослуживцах один из них.

Тех, кого называли, Урумов, разумеется, не знал, и собеседники долго перечисляли все новых и новых чинов, припоминали подробности. Услышав о монархической направленности «нелегальной группы», которую они представляли, Урумов, скрывая раздражение, заявил, что явно разочарован такой ориентацией.

— Господа, генерал Улагай просил передать вам, что он ориентируется лишь на великого князя Николая Николаевича, как будущего военного диктатора освобожденной от большевиков России. Монархизм, как вы сами должны понимать, сейчас не приемлем. Вы должны исходить из того, что в данной ситуации он не найдет должной поддержки, хотя среди казачества и встречаются еще монархические взгляды. Понимаю — целые станицы на Дону и на Кубани служили царю и даже охраняли его. Инерция сословия, так сказать.

В Краснодаре Урумов встретился за чашкой чая с тремя бывшими офицерами-казаками и еще с одним чиновником, который достал из бокового кармана и тайком показал ему завернутый в носовой платок орден Владимира. Служит он в почтовом ведомстве и, по словам офицеров, очень нужный для организации человек, так как и сейчас занимает место, которое весьма полезно. Один из офицеров, кубанец, говорил только по-украински, и Урумов почти ничего не понял из его доклада о положении в вооруженных группах в горах, хотя слушал очень внимательно. Другой просил разъяснить: почему они должны шпионить? Насколько это допустимо в организации, которая преследует политические цели? Его это оскорбляет как офицера. Урумов обещал доложить об этом Улагаю. Сам он не уполномочен решать такие вопросы.

 

На следующий день на лошадях выехали в станицу Славянскую. Остановились у одного казака. Вечером состоялось свидание с пятью «членами подпольной организации», простыми казаками, людьми пожилыми, высказавшими много сомнений в успехе дела.

— Сколько казачьих голов полетело, а что толку... — хмуро проронил пожилой казак. — Где то, что было, где атаманы, за что головы сложили?

— Да ниякого дила не вышло! — вторил другой. — Господа много обещали, требовали, чтобы наш брат казак рубил всех подряд. Дошло до того, что своим братам, а то и батькам головы рубили, а шо с того? Да ничого! Так шо мы уже учени, и як браться опять за шашку, то надо все обмозговаты. Казак вже пошов за Совецкой властью, и сейчас трудно с ним балакаты. Не возьмешь у голову, с якого краю до его пидойты.

Урумов, услышав эти рассуждения, даже не стал говорить, что он из-за границы, а разговаривал, как местный. Казаки на него напирали, требовали разъяснений, как им быть, а он не мог говорить с простыми поселянами, лучше у него получалось с офицерами. Те его больше понимали, хотя высказывали тоже всякого рода сомнения и проявляли осторожность.

— А когда вернется старое время? — спросил один казак, все время молчавший. Это был его единственный вопрос к полковнику.

— Старое, каким оно было, вернуть нельзя. Его надо заменить. А вот при падении большевиков выдвигать на пост военного диктатора, временно, конечно...

Урумов довольно холодно распрощался с казаками. От беседы с ними он испытывал разочарование. Казаки, даже участники подполья, были не такими, как он думал.