Найдется добрая душа - [29]

В разгар работы подъехала грузовая машина. Из кабины вылез Левка Лузгин. Он сразу увидел комиссара, как-то странно шевельнул губами и побежал к нему.

— Скобы! — загремел комиссар. — Где скобы?!

Левка растерянно молчал.

— Та-ак. А что, если я тебя сейчас тоже разменяю?

— Как это разменяете? — еще более растерялся Левка.

— А очень просто: как ты скобы на сало, так я тебя — на патрон…

Я почувствовал, что у меня отхлынула кровь от лица и все напряглось внутри, — какой же гад этот Левка! Я сжал кулаки, вплотную подошел к нему.

— Ну, ну! Спокойно, Савин! — Комиссар чуть заметно подмигнул мне. — О такую шваль и руки-то пачкать не стоит. Не тронь его!…

Он презрительным взглядом смерил Левкину фигуру от его хромовых сапог до щегольской фуражки и уже совсем спокойно сказал:

— Вот что, герой… Через час чтобы скобы были. Кр-ру-гом!..

— Слушаюсь! — выкрикнул Левка и побежал к машине.

Я понуро молчал, считая себя причастным к Левкиной подлости, и, когда машина отъехала, решился:

— Товарищ батальонный комиссар, я ведь тоже вместе с ним ел это сало. Я же не знал…

Комиссар наклонился, подтянул голенища, измазанные землей, спросил:

— Ну и как?

— Что «как», товарищ комиссар?

— Сало-то вкусное было?

— А что?.. — спросил я, совсем сбитый с толку.

— Да ничего. У нас под Винницей, знаешь, какое сало делают? С чесночком! А в Виннице теперь немцы, — с тоской сказал он. — Вот, брат, какие дела. И пойдем-ка работать, Савин! Задачу свою мы должны выполнить. На то мы солдаты.

8

И мы работали. В короткие перерывы накуривались комиссарским табаком, и снова откапывали провалившиеся бревна, и вытаскивали их под веселые вскрики Жигалина:

— Раз-два, взяли! Раз-два, девки идут! Раз-два, пива несут.

Нас разбирал смех. Какие тут девки? Какое пиво, если воды-то доброй в этой степи не хватает?..

Никто из солдат не просил отдыха. Только Грунюшкин порой садился на землю, щупал отекшие ноги, перематывал потуже обмотки и снова шел к дзоту.

Комиссар работал то ломиком, то лопатой, засучив рукава коверкотовой гимнастерки, подбадривал:

— Шевелись, орлы! Шевелись!..

Мы уже выгребли землю и сломанные бревна заменили целыми, когда Левка пригнал машину со скобами. Комиссар тут же отослал его пешком в лагерь, сказав:

— Доложишь начальнику штаба — я отстранил тебя от должности.

Потом мы вгоняли скобы. Тимофей Узких бил обухом топора яростно, и за два удара сплеча скоба уходила в податливые бледно-желтые бревна, стягивала их намертво.

А к вечеру, когда из лагеря на грузовике привезли ужин — суп из соленой рыбы, хлеб и перепревший чай, — случилась беда.

Грунюшкин выронил лопату и упал, слабо охнув.

Корзун, работавший все это время наравне с нами, отбросил ломик, первым оказался возле Грунюшкина. Комиссар, я и все солдаты подбежали к ним.

— Больно, больно, — тихо стонал Грунюшкин, побелевший, осунувшийся.

Корзун задрал ему гимнастерку, обнажилась белая кожа с проступившими ребрами, стал сосредоточенно слушать сердце.

— Что с ним? — спросил комиссар.

— Плохо. Надо в госпиталь срочно.

— Бери немедленно машину.

Грунюшкин затих, впал в беспамятство.

Корзун сделал ему укол, привел в чувство, сказал:

— Больше ничем помочь ему не сумею. Несите его в машину!…

Грунюшкина подняли на плащ-палатке, уложили в кузов на сухую траву и стружки, машина тронулась и вскоре скрылась за степным увалом.

Подавленные, в молчании, мы вернулись к дзоту. В поздних сумерках, когда ветер разогнал тучи и в просветах между облаками запрыгала, наливаясь медным сиянием, луна, мы все еще ползали по дзоту, подгоняя плиты дерна, прибивая их к почве деревянными колышками.

— Все, однако, товарищ младший лейтенант. Кажись, вытянули… — почему-то шепотом сказал мне Жигалин.

Бондиков все же услыхал:

— Че все-то? — спросил он. — А пол кто красить будет? Паровое отопление проводить? Абажур подвешивать?

— Фотокарточку бы твою сюда… В рамочке, — подключился Антюхов.

— Да его морду-личико ведь токо на два вида сымали. И то под нулевку стриженного. Не годится, — отверг Тимофей Узких.

— Грунюшкина жалко… — невпопад подал свой голосок Печников.

— А дзот-то мы, товарищ младший лейтенант, все же вытянули, — упрямо повторил Жигалин.

Я не понимал, как же это случилось? Дзот был поставлен, засыпай, замаскирован по всем правилам.

— Только дорогой ценой заплатили за это, — вздохнул Тимофей Узких.

— А в этом надо бы разобраться да кое с кого спросить: почему все так у нас получается? — сурово оказал Корзун.

— Ты что, собственно, имеешь в виду? — спросил комиссар.

— Скобы имею в виду, — ответил Корзун. — Человека случайного, которому вдруг большие права дают. А он не о деле, о своей шкуре только заботится.

— За это спросим. Будь уверен, спросим, — пообещал комиссар.

Я построил солдат. Стояли они, как всегда, плохо различимые в темноте, поеживаясь, позвякивая котелками и оружием. На фоне дальней зари тонкими жалами темнели примкнутые к винтовкам, готовые к бою штыки.

— Взвод, смир-рно! Равнение на середину! Товарищ батальонный комиссар…

— Погоди, — совсем по-домашнему, остановил меня комиссар. — Погоди… Сейчас бы выпить, ребята, по всем правилам полагалось. И песни попеть… И сфотографироваться на память. Ну, ладно… Отложим это дело маленько. Спасибо вам… Спасибо от лица службы. А теперь веди-ка людей на отдых…