Найденыш - [10]

— Вот еще возвращаться, — буркнул я. — Я только светлого мага увидел, надо же и на темного посмотреть.

Все тут же начали ржать, чтоб им полопаться! Что ни скажешь — вечно одно и то же.

Ожерелье унял хохот взмахом руки.

— А теперь разойдитесь, — приказал он. — И пусть каждый делает то, что считает нужным.

Сам он так и остался стоять посреди палубы, держа на ладони клепсидру и уперши взгляд в капающую воду. Когда упала последняя капля, он дал знак Руду.

Палубный радостно оскалился и взревел:

— Чего расселись, олухи? Бездельничать будете на берегу! А сейчас к парусу, пока ветер есть. По веслам соскучились, жабье отродье?

Парус «Касатки» затрепетал и взбугрился, поймав ветер. Она заскрипела и стала набирать ход.

К кормовой шлюпке не подошел никто.

4

Весь день я провел на вахте в «вороньем» гнезде на верху мачты. Обвязав глаза платком, чтобы они не слезились от слепящего блеска поверхности моря, я застыл в привычном для видящего полусне. Тонкий черный платок не мешал мне видеть, он смягчал яркость солнечных бликов, танцующих на волнах. Дважды за день конец, спущенный из гнезда на палубу, начинал дергаться. С привычной сноровкой я подтягивал наверх корзину с едой, а перекусив, отправлял назад. Несколько лепешек лежали за пазухой рубахи на всякий случай, а у ног стоял кувшин, полный воды. Ветер, выпятивший парус упругой подушкой, басовито гудел в снастях — это гудение снилось мне по ночам, когда мы стояли на берегу.

Сегодня я постоянно высовывался из гнезда и глазел вниз на палубу. Мне не давал покоя светлый маг. Всегдашний полусон видящего нисколько не мешал думать, а надо сказать, что мысли в моей башке вертелись кругом, как котенок, играющий с собственным хвостом. Сыны Моря — народ охочий до всяких россказней и небылиц, и, чего скрывать, байки травят — одна завиральнее другой, любой гусляр позавидует. А ежели моряк, к примеру, и сам к ремеслу гусляра дар имеет, то тогда держись — такого наворотит, что не скоро из ушей выбьешь наваждение. Но все эти байки в основном о боях на море, о богатой добыче, о чудищах морских ужасных да еще о любви высокородной к гордому Сыну Моря, а вот про магов среди Сынов Моря баек-то я, пожалуй, до сих пор не слыхивал. Само собой, каждая посудина стремится заполучить на борт мага: без него в море соваться можно, конечно, но с ним гораздо лучше. Только маг магу — рознь. Светлые маги! Кто о них не знает? Знают все. А видят? Я вот вижу впервые. Говорят, что на Побережье и на больших островах Архипелага их полным-полно, так много, что с магом можно запросто столкнуться на улице. Может быть, на Побережье такое и возможно, но на Рапа разгуливающих по улицам больших магов я пока не встречал. Ни светлых, ни темных. У нас на «Касатке» был один бедолага, которому в последнем бою всадили из самострела болт прямо меж глаз… Нам вообще на магов не везет: на других посудинах они по нескольку лет плавают — и хоть бы что! А у нас: одна-другая вылазка — и все, пошел на корм крабам. А кто, кроме мага, заставит уйти спрута или отгонит кашалота? Разве что удачный выстрел из баллисты. Очень удачный к тому же… Морскому змею выстрел из баллисты, пусть даже с гранатой, — все равно что щелчок карапуза трех лет от роду в лоб кормчему Сове. Зверюга только рассвирепеет дальше некуда, а после этого, можешь быть уверен, твоя душа отправится к пращурам, а тело — на дно морское или в чье-нибудь брюхо. Так нашему бедолаге тогдашнему отогнать змея было плевым делом, хотя и вкладывался он в это весь: бледнел, как пена, а по роже пот струями. Так-то! А каков же тогда по силе этот маг, Зимородок?

Я покосился через край гнезда на корму. Рядом с кормчим маг казался игрушечным. Полы его плаща хлопали на ветру. Благо все-таки ветер попутный — не надо ползти на веслах. Или ветер — это работа нашего гостя, как назвал его Ожерелье?

На вечерней зорьке меня сменил Сид Мачта, который тоже видящий. Он Мачта не потому, что длинный, росту он как раз невысокого, а потому, что с мачты не слезает, как и я. Раньше нас было трое, но третий, однажды перебрав, нарвался на ссору в кабаке. Дело кончилось дракой, и он получил в правый бок две ладони закаленной стали. Ну а с распоротой печенью мало кто жилец на этом свете. Так что мы с Мачтой отдуваемся теперь вдвоем.

Я спускался, медленно перебирая одеревеневшими после долгого сидения ногами. Сорваться я не боялся даже при сильном ветре: сколько раз уже лазил туда-сюда — и не сосчитать. На первых порах поджилки тряслись, это было, ну а сейчас руки-ноги делают все сами. Я спрыгнул на палубу и стал прохаживаться по ней, чтобы размяться. В животе бурчало — время к ужину. И, словно отвечая на мои мысли, наш кормилец застучал черпаком по дну сковородки.

— Эй, Даль, отнеси кормчему миску, — заорал Скелет, размахивая черпаком. Подручным баллистера он становился, когда начиналась заваруха. Пройдоха, отлынивая от матросских работ, избрал тепленькое местечко кашевара, но то, чем он нас потчевал, слава богам, есть было можно.

— Отстань! Не видишь, что ли? Я только что с верха, — огрызнулся я.

Скелет отстал и всучил миску с порцией кормчего другому. Я получил свою долю крутой ячменной каши с несколькими кусками солонины и уселся в сторонке, приступив к ужину.