Навуходоносор II, царь Вавилонский - [91]

Торжественное заявление Набонида сразу по возвращении после десятилетнего отсутствия ознаменовало начало его миссионерского предприятия. «Царь Шумера и Аккада» сделал его «перед собранием». Его заочный оппонент — автор «Памфлета» — был лицом духовным и, несомненно, придавал этому термину обычный в его среде в VI столетии смысл: собрание представляло собой устроенное в храме (в данном случае — в храме Мардука) заседание жречества, важнейших светских сановников, гражданских и военных, и пребендариев. Из речи Набонида автору запомнились только ее претенциозность и шутовство. Царь якобы «возносил себя: я мудрый, я ученый, я видел невидимое. Писать я не умею, <но главное, что> бог Илтери в видении дал мне прозреть все вещи. Я превзошел всю высшую науку из учебника астрологии, составленного Адапой».

Вне всякого сомнения, такие выражения ошеломили присутствующих. Им было чуждо всё, что они услышали. Они не удивлялись бы так сильно, если бы сохранили память об идеологии ассирийцев; однако она была забыта уже в конце VII века, да и вообще никогда не была знакома большинству вавилонян. Прежде всего Набонид на ассирийский манер возложил на себя совершенно неизвестную вавилонянам роль великого жреца нации. В надписях, даже под конец царствования, он никогда себя так не именовал, но его недруги впоследствии поняли, куда он клонил. В насмешку они прозвали его «жрец-владыка», применив один из самых древних шумерских титулов. В ранние времена Вавилонии он обозначал главу города-государства, нераздельно владевшего политической и религиозной властью. Еще во II тысячелетии этот титул могли носить главы нескольких храмовых администраций. Теперь же партия, предпочитавшая поклоняться чудовищам, высмеивала таким образом архаизаторские притязания Набонида.

Царь считал, что полномочия ему дает только его бог: «Ты, Син, еси сошедший с небес перед царем Вавилона». Син (или Илтери, всё равно) пекся обо всем и был вездесущ. Новое учение практически не оставляло места для гибридных существ; оно также не нуждалось и в тезисе о существовании мудрецов. В доктрине, провозглашенной Набонидом, им не находилось места. Эти советники со своими советами становились бесполезными. По словам «Памфлета», Набонид дошел до того, что в очень грубой форме отрицал познания первого, самого почитаемого из героев, принесших людям достижения цивилизации, — Адапы (и, надо думать, его наследников). Причем это было во время его программной богословской речи при вступлении на престол, ставшей краеугольным камнем всей его религиозной политики.

Бог-луна сам, не имея нужды в посредниках, напрямую открывал почитающему его, что нужно делать; следовательно, переставало быть нужным даже самое драгоценное для людей того времени средство передачи информации — письмо. Даже такое уважаемое сочинение, как руководство по астрологии, не давало ключа ко всему сокровенному знанию; царь же вдохновлялся непосредственно вселенским лунным богом. Набонид стал визионером, уверенным в своей правоте: бог, считал царь, вел его своими пророчествами, открывая их во снах.

Высокое самомнение, безусловно, с самого начала было одной из черт царского характера; об этом свидетельствуют даже наиболее ранние из его текстов: в них он заявляет, что «сведущ во всем». Уже в начале царствования он отказался от помощи табличек предсказателей, доставленных из Вавилона в Ур для выбора великой жрицы. Он счел, что для его планов это лишнее. Набонид лишь сообщил об этом факте, не приводя своих резонов. Но, так или иначе, этот отказ свидетельствует о его самоуверенности в делах, связанных с гаданиями и заклинаниями. В Тейме она, конечно, лишь усилилась. Вначале он считал себя продолжателем дела своих царственных предков, затем же стал называться «скорым посланцем великих богов».

Такое поведение и такая догматика смущали вавилонян своей новизной. Объединять подобных богов и считать их за одного было самым обычным делом для Ближнего Востока, но никто не был обязан следовать ему. Набонид же требовал официально пересмотреть все пантеоны и поставить во главе их одного из многочисленных лунных богов. Для недружелюбных современников объяснение напрашивалось само собой: «Его бог-покровитель оставил его» — потому он якобы и держался так крепко за свои «заблуждения». Так полагали служители Мардука; другие, видимо, разделяли их мнение. Подданные называли новые религиозные представления царя «ветром». Монарх, со своей стороны, был готов к неповиновению и, как сообщает «Памфлет», ответил на него гневом. Харран стал спорить с Вавилоном, храм Сина — с храмом Мардука. В начале царствования у Набонида, вероятно, не было таких намерений; они созрели во время его пребывания в Аравии, но в конце концов царь убедил себя, что желал этого всегда.

Реформа храмового управления стала насущной, как только Набонид взошел на престол. Она была направлена на ослабление жречества по отношению к государю, чтобы затруднить храмам сопротивление налоговым мерам и земельному переделу. Именно этого, несомненно, добивался проводивший ее Валтасар. Установление контроля над храмами способствовало осуществлению политической программы Набонида, хотя первоначально совершалось с иной целью: царь укрепил таким образом свою власть по отношению к стольным городам, где теперь некому было создавать оппозиционное общественное мнение.