Навуходоносор II, царь Вавилонский - [74]

Для вавилонян это было достаточным доказательством того, что мир становится хуже. До потопа цари якобы правили по 28 тысяч лет. Потом царства стали тысячелетними, а далее становились всё короче. С каждым поколением человечество всё дальше отходило от относительного совершенства первых времен, а окружающая действительность ухудшалась. Таков был первородный пессимизм, принятый во всей «стране Шумера и Аккада».

Обратить вспять ход вещей было никоим образом невозможно, но иногда его можно было притормозить. Эта мысль и открывала поприще для деятельности царя. Вавилонская традиция всегда утверждала: долг государя — упрочить и восстановить прошлое; о каждом из них судили по тому, насколько были успешны принятые им для этого меры. И все-таки даже самая энергичная политика, само собой, не предотвращала, а лишь отодвигала неизбежный крах в конце.

В прежние века царские надписи неустанно повторяли один мотив: ни одно здание, новое или обновленное, не останется таким навсегда и, безусловно, в будущем придет в упадок. Древние монархи сознавали, что дела их непрочны, преходящи, поэтому просили потомков заботиться об их возобновлении и хранить память об этих трудах во имя трудов будущих. Набопаласар продолжил эту традицию; он обращался к «грядущему» правителю так: «Когда эта стена станет ветхой и ты решишь положить конец ее обветшанию, тогда, как я прочитал надпись царя, бывшего прежде меня, и не переменил ее места, так и ты прочти мою надпись и замени ее своей».

Потом сам же Набопаласар и нарушил традицию. Не стало речи о разрушении здания и обращений к «грядущему царю»: он отказался от этого жизнерадостного пессимизма, предпочел не знать — или сделал вид, что не знает, — о необоримой силе всеразрушающего времени. Поместив бога в его жилище, он оканчивал дело и не придавал значения будущим угрозам. Прежде ассирийские цари датировали свои официальные надписи — Набопаласар отказался и от этого обычая; так же после него поступал и Навуходоносор. Их постройки исключались тем самым из течения времени.

Отныне всё стало вневременным, течение времени остановилось. Навуходоносор мог просить бога-солнце «непрестанно» взирать на его великолепное творение. Взамен он ждал от бога благодеяний «навсегда». В надписях, сделанных по завершении восстановления ступенчатой башни в Вавилоне, тоже речь шла как о несокрушимости строения, так и, следовательно, о нерушимости благословения: «Как Основание неба и земли навсегда установлены, так утверди мой царский престол вовеки».

И все же столь оптимистичная позиция была слишком чужда вавилонской культуре, чтобы продержаться долго. Навуходоносор довольно быстро вернулся к более традиционным утверждениям и пожеланиям: место вечности занял долгий срок. Но бренности и временности возводимых им построек так и не признал.

О будущей судьбе своих строений вавилонский государь мог не говорить, но их истории игнорировать не мог: при начале работ общественная церемония обращалась к прошлому с его уроками. Для распорядителей и свидетелей ее проведения это была не слишком приятная процедура: традиция, восходящая по крайней мере к III тысячелетию, требовала вспоминать прежние бедствия — тем сильнее должна была контрастировать с ними законная радость, переживавшаяся в данный момент. Таким образом, в прошлом выделялись самые страшные события. Служебник говорит об этом подробно: «Когда стены храма будут грозить обрушением, чтобы разрушить их и вновь воздвигнуть <…>, да зажгут ночью костер <…>, а потом принесут жертвы <…>. Плакальщик да начнет свой плач; певчий да восстенает. Утром же <…> строитель да наденет чистую одежду и наденет на руку запястье оловянное, и возьмет топор свинцовый, чтобы выломать первый кирпич <ветхого здания>; потом да оплачет он храм, восклицая: “Увы нам!”»

В конечном счете эта мрачная атмосфера усиливала роль государя: до его появления на церемонии всем следовало вспоминать о своей горькой судьбине. Умные люди могли считать богов легкомысленными, богослужение — тяжелой и не слишком нужной процедурой, а значит, и возведение храма — почти бессмысленным; для вавилонского царя все это не имело значения. Восстановление религиозного сооружения в конце концов оказывалось не делом воли, направляемой верой, а политическим мероприятием.

Реконструкция зданий была способом остановить время, и другого способа в распоряжении государя не было. Разумеется, чем дальше он восходил к прошлому, тем лучше: дело царя считалось тем более законным и действенным, чем более близкую к временам потопа ситуацию он восстанавливал.

Навуходоносор не создал ни одного нового святилища; он отказывался от этого, строго покоряясь тысячелетнему правилу: строить можно только там, где уже находилось, в его время или в прошлом, храмовое здание. Поэтому царь лишь энергично обновлял древние сооружения. Значит, ему требовалось производить археологическими эпиграфические разыскания. Царь, однако, занимался ими с явной неохотой и весьма поспешно, как будто его что-то подгоняло. Но при всем том направлявшая его идея была всегда одна и всегда ясна.