Навуходоносор II, царь Вавилонский - [24]

Шрифт
Интервал

Впрочем, действительно ли о слиянии Вавилонии со всей империей никто никогда не помышлял? Кое-какие невнятные знаки, похоже, делают допустимым обратное толкование. В III тысячелетии шумеры называли всех людей «черноголовыми»: они наивно думали, что у всех должны быть волосы того же цвета, как у них; в следующем тысячелетии вавилоняне — их преемники — переняли это выражение. Затем оно исчезло из хождения, но в I тысячелетии снова вошло в моду; так что нет ничего удивительного, что оно встречается в надписях Навуходоносора. Но употребляется оно там совершенно особым образом: «Будь господином черноголовых» — это постоянное обращение к богу при строительстве или реконструкции храма. Но «быть господином», «господствовать» — формулы, применявшиеся только к вавилонянам. Соединившись с древним шумерским выражением, они тем самым распространялись на весь «Благодатный полумесяц». Иными словами, иноземные «племена», возможно, должны были ассимилироваться с народами Междуречья. Тогда всякий житель азиатского Ближнего Востока, подчинявшегося Навуходоносору, стал бы равен вавилонянам, все составные части империи получили бы равный юридический статус и их политическое положение оказалось бы окончательно унифицировано. Кажется, из этого плана ничего не вышло. На деле разделение «Благодатного полумесяца» на две составляющие, восточную и западную, никогда всерьез не подвергалось сомнению. Может быть, у Навуходоносора была мысль упразднить его, но он не пытался осуществить унификацию на деле, а вероятнее всего, оставил эту задачу потомкам. Ведь именно за «потомство», а не за самого себя возносил он молитву; он откладывал эти меры на будущее, когда его самого уже точно не будет на свете.

Формальных договоров с царями своей империи вавилоняне не заключали. Однако поведение как Навуходоносора, так и его врагов показывает, что, по сути, они признавали правила международных обязательств. Это теоретическое и практическое представление было хорошо знакомо всем в «Благодатном полумесяце», у всех проникло в сознание. Никто никогда не оспаривал его оснований и применения; чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть книги Иеремии или Иезекииля. Взаимоотношения скреплялись клятвой. Она-то и была, так сказать, юридическим краеугольным камнем империи.

Обычно вавилоняне не считали «клятву» божеством: мы не знаем никаких ее изображений, она не имела культа. Тем не менее это было «существо», обладавшее неодолимой мощью. «Клятва — черта неприступная!» — взывает к ней один молитвенник; ведь она подвергала нарушившего ее немедленной, ужасной и неотвратимой каре — болезни или смерти. Клятва, как говорят тексты, прилеплялась к виновному, овладевала им, зажимала в кулак. При этом не имело значения, письменная она была или устная; в простом обиходе ее скрепляли плевком. Ни Навуходоносор, ни четверо его преемников не записывали своих договоров и клятв, обеспечивавших их соблюдение. Предположить, что эти документы были писаны на коже или папирусе, а потому не выдержали испытания временем, мы не можем: хотя на «Западе», у Средиземного моря других писчих материалов почти не знали, вавилоняне для сохранения столь важных актов не обошлись бы без глиняных табличек. Таким образом, клятва всегда была устной процедурой. Тем самым разрывалась ассирийская традиция прежних веков, следуя которой монархи требовали излагать навязанные ими обязательства письменно. Но вавилоняне, подобно поверженным ими ассирийцам, относились к клятве как к простому и эффективному обязывающему средству; тем самым они торжественно связывали со своей властью иноземных царей, становившихся их подданными.

Чьим именем клялись, кого призывали в свидетели нерушимости обещания? Иными словами, кто должен был в случае чего наказать клятвопреступника? Трудно дать однозначный ответ. При Навуходоносоре вавилоняне не выработали на сей счет ясных представлений. Путаница порождала вполне реальные теологические затруднения. Только Набонид лет через десять после Навуходоносора попытался дать оригинальное и универсальное решение. При двух клятвах иудейских царей — сперва Иехонии, потом Седекии — вавилонские божества, видимо, вообще не призывались: их замещал сам Навуходоносор, который с вавилонской стороны исполнял ту же роль, что для иудеев их бог Яхве; к сожалению, тексты говорят об этом неясно. Такова же должна была быть процедура и в других входивших в империю царствах, хотя имеющиеся источники и не упоминают об этом: можно предположить, что Навуходоносор стоял там в одном ряду с местными божествами.

Какие же обязательства обеспечивались подобными процедурами? Тексты не сообщают нам о них — они не записывались. Но угадать их нетрудно, и были они весьма просты. Иосиф Флавий излагает их так: хранить страну для царя вавилонского. Хотя он писал много времени спустя после рассматриваемых нами событий, такая формула кажется весьма правдоподобной. Она объясняет отношение Навуходоносора к царям Леванта и его поведение с ними. Тем самым он налагал на них обязанность платить ежегодную дань; он получал ее именно от них, а не от местных народов. Навуходоносор постоянно указывает на это в своих надписях.


Рекомендуем почитать
В коммандо

Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.


Саладин, благородный герой ислама

Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.


Палата № 7

Валерий Тарсис — литературный критик, писатель и переводчик. В 1960-м году он переслал английскому издателю рукопись «Сказание о синей мухе», в которой едко критиковалась жизнь в хрущевской России. Этот текст вышел в октябре 1962 года. В августе 1962 года Тарсис был арестован и помещен в московскую психиатрическую больницу имени Кащенко. «Палата № 7» представляет собой отчет о том, что происходило в «лечебнице для душевнобольных».


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Записки сотрудницы Смерша

Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.


Экран и Владимир Высоцкий

В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.