Навстречу смерчу - [4]

"Пронеси, Господи!" Над всеми царил дух обреченности, покорности и ожидания... Сталин был очень бодр, уверен в себе и, я бы сказал, весел" {10}.

Заметим следующее: арестовывать командиров Сталин мог и поодиночке, в разных городах, на местах их службы. Это было даже безопаснее и надежнее. Но он пошел на преднамеренную демонстративную наглость: в зале постоянно, не стесняясь, толпились и расхаживали люди Ежова. Судьбы серьезных и немолодых мужчин, прошедших огонь и воду, с издевательской прямотой решались у них на глазах. Он как бы подставлялся: "Вы же видите, что с вами делают и кто это делает. Вы же не можете не видеть. Ну так лезьте на рожон, плюньте мне в лицо..." И каждый выступавший не просто с фальшивым пафосом требовал казни "врагов". Каждый оратор должен был не заметить творившейся у него на глазах и грозящей ему самому расправы. Вся соль заключалась в том, что не заметить этого было нельзя, и каждый знал это и знал, что это знают все вокруг. То есть каждым своим словом говоривший должен был унижать себя сам. В этом заключался смысл экзамена.

И если до того дня многие руководители Красной Армии резко и настойчиво спорили с маршалом-марионеткой Ворошиловым (а в 1936 году даже требовали его отставки), то начиная с июня 1937 года Сталин мог делать и делал в армии и военной промышленности все, что хотел, никому ничего не объясняя.

Итак, долгосрочные сталинские планы и основные концепции прятались в мозгу у автора и никогда не излагались на бумаге в сколько-нибудь полном виде. В этом первая их особенность. Вторая особенность состоит в том, что долгосрочное планирование Сталиным своих действий и своей политики тем не менее действительно имело место; и планы эти шаг за шагом, год за годом неуклонно проводились в жизнь. При ретроспективном взгляде это последовательное, неторопливое, поэтапное продвижение в промышленности и в сельском хозяйстве, в идеологии и в охоте на "врагов", в подготовке к войне и в руководстве наукой нельзя не заметить. Куда в действительности вел он страну, правильно ли сформулировал и выбрал цели - вопрос другой. Но сам факт, что Кремль не просто реагировал на события, а действовал в соответствии с твердыми убеждениями и определенным общим замыслом, на мой взгляд, несомненен.

Еще в 20-е годы в партии никто не сомневался в том, что в сравнительно недалеком будущем предстоит грандиозное военное столкновение с миром капитала. Уже одно это предполагало постановку таких задач (экономических, социальных и др.), выполнение которых заведомо не могло уложиться в один-два года. Однако при всем значении, какое придавалось подготовке к войне, военное планирование Сталина было, как мы увидим ниже, подчинено соображениям невоенным, более широким. Сталин претендовал на руководство всей жизнью общества, и не только советского. Он назначал лидеров зарубежных компартий и давал им инструкции, присутствовал на очных ставках арестованных и редактировал тексты приговоров, утверждал архитектурные проекты и раздавал квартиры артистам, лично определял форму штыка для винтовки и форму диска для автомата, вправлял мозги философам и устанавливал оклады дипломатам... При столь сильном желании и готовности влезать не в свои дела, в которых участие главы государства излишне и странно, при столь обширных, пестрых и поверхностных интересах он просто не мог руководствоваться какими-либо рациональными соображениями. В этих разнородных и мелочных (для его положения) занятиях он неизбежно должен был следовать за своими пристрастиями и предрассудками. Избавив себя от труда обосновывать свои решения перед другими, он избавился и от необходимости обосновывать их перед самим собой. Напряженно рассуждать, ломать голову было ни к чему - можно было просто делать то, что казалось интуитивно очевидным. Диктатура Сталина в значительной степени была диктатурой его подсознания, интуиции, прихоти. Еженощные бдения многих тысяч управленцев по всей стране - наиболее яркая иллюстрация тому. Люди работали до 4-5 часов утра, потому что к такому режиму был приспособлен организм Хозяина. Но точно так же и принципиально важные решения принимались под воздействием его эмоциональных импульсов и впечатлений.

Музыкант Юрий Елагин, много раз выступавший перед Сталиным, замечает: "Анализ сталинских музыкальных вкусов дает картину поразительного и полного соответствия с официальной музыкальной доктриной Советской власти, носящей столь объективную маску "социалистического реализма в музыке". Доктрина эта обоснована политически, философски и исторически. Сотни глубокомысленных статей и книг написаны на эту тему, придуманы эстетические теории, проведены исторические изыскания, введена точная терминология... А на деле все это сводится к тому, что любит Сталин и чего он не переносит" {11}.

.Вот таким образом - на вкус, на цвет - производился выбор и в других, не связанных ни с музыкой, ни с каким-либо еще видом искусства случаях.

Все решения Сталина (а значит, и вся общественная жизнь страны) основывались на совершенно иррациональной базе. Интуитивный, в сущности, характер мышления и поведения вождя еще более усугублялся в силу того, что Сталин никогда и нигде не обучался рассуждать строго. Ни церковная семинария, ни марксизм не могли научить его думать на научном уровне точности. Как справедливо замечает доктор философских наук С. А. Эфиров, "марксизм - не строго аналитическая концепция, а "рационализация" идеалов, существовавших до концептуальных построений" {12}. Недисциплинированность мышления не помешала Сталину прийти к власти, так как борьба за власть не более научна, чем уличная драка. Интуитивность и непредсказуемость здесь могут быть и козырями, а не минусами. Но долговременное руководство государством, развитием страны совсем другое дело. Оно никак не сводится к борьбе между людьми и требует интеллектуальной культуры, которой у Сталина не было и в помине. Приведем еще одно высказывание С. А. Эфирова: "Логика" в работах Сталина, подкреплявшаяся многочисленными схемами, перечислениями, повторами, риторическими вопросами, подчеркиванием выводов и т. п., фактически оборачивалась темным, самодовольным фантазированием самого дурного сорта..." По мнению С. А. Эфирова, мышление Сталина представляло собой "причудливую и зыбкую образную систему, в жертву которой приносились страна, люди, наука, культура" {13}.