Навстречу бездне - [33]

После ленча они подъехали к зданию, помеченному крестиком на карте Дика. Он сам вел машину и нашел дом быстро и безошибочно. Остановившись ярдах в двухстах, они не спеша вышли из "фиата" и фланирующей походкой приблизились к зданию. Подняться на лифте на третий этаж было делом минуты. Из коридора они заглянули в одну из дверей. В комнате, которая была каким-то офисом, никого не было.

- Это была твоя комната, - с ударением на слове "твоя" сказал Энрике, когда они спускались в лифте. - Уютненько тебе будет в ней одному в воскресенье. Ха-ха! Ключи от входной двери в здание и комнаты привезу завтра. Винтовку - тоже.

И точно в назначенный день, час и минуту - двенадцать тридцать пополудни в воскресенье Ричард Маркетти сидел у окна в "своей" комнате и держал винтовку с оптическим прицелом так, как держат их морские пехотинцы перед началом боевых упражнений на стрельбище. С третьего этажа было хорошо видно всю улицу, ликующих людей, негустые цепочки полицейских. Маркетти смотрел вниз "на всех этих беснующихся чиканос, черных и белых" и вспоминал напутственные слова, сказанные ему одним из лидеров "Коза ностры":

- Да поможет вам Бог!

Он усмехнулся, осторожно погладил винтовку, ласково, словно уговаривал капризную любовницу, сказал вполголоса:

- Сегодня ты мой бог. Ведь ты меня не подведешь, не так ли?

Где-то, пока еще за много кварталов от Маркетти, уличный шум уже нарастал, ширился, могучим валом катился в направлении дома, который был помечен на карте Дика крестиком и в котором он теперь был один - и наедине со смертью, послушной ему.

О том, что должно было произойти в течение ближайших минут, во всем городе, кроме Маркетти, Знал, пожалуй, лишь один Джерри Парсел. Он шутил с Беатрисой, осторожно пытался выяснить что-либо о ее теперешних отношениях с Раджаном, несколько раз вспомнил вслух о Рейчел и Джерри-младшем. В то же время в тайных глубинах его сознания - с различными вариациями звучал внутренний монолог. Джерри вновь и вновь словно пытался успокоить собственную совесть: "Ты славный парень, Джон Кеннеди, пожалуй, славнее парня и не найти. И ты умный парень, очень. Но что ж поделать, если ты не выдержал испытания властью. Ты чересчур мягок,подчас нерешителен, излишне интеллектуален. И если не считать Карибского кризиса - слишком миндальничаешь с русскими. А нам сегодня нужна не кисейная барышня, а мужчина, который верхом на коне руководил бы народом. И еще одно - и это одно, может быть, важнее всего другого: ты, Джон, увы - слишком джентльмен. Я не сказал бы, что нам не нужен джентльмен, но когда он слишком... Я думаю, мы можем уничтожить Россию. Но ты ведь никогда не решишься на это. Вот сенатор Сейкер, тот решится, а ты - нет. Ты - мой друг, милый, славный, умный Джон. Но истина дороже. тебе лучше уйти сейчас, пока еще не поздно. Не поздно для нас. Не поздно для Америки. Это трудно и больно, но такова жизнь. Большую политику делать всегда трудно и больно.

Хвала Всевышнему, три кандидата на твое место мы уже присмотрели. Я еще не знаю, кому из троих отдать предпочтение. Но тебе очень скоро это будет абсолютно безразлично..."

Охрана внимательно наблюдала за толпой. Телохранители то и дело перебрасывались короткими фразами по радиотелефону: "Я - "Мираж". Как дела, "Тайфун"? "Все спокойно". "Хризантема", что у вас нового?". "Испытатель", я "Хризантема". Все идет по плану. Все идет по плану. Опаздываем против графика на одну минуту..."

Джон Кеннеди знал, что в этом городе у него нет ни знакомых, ни друзей. И все же он вглядывался в лица людей так, как если бы он в каждом видел приятеля или единомышленника. Черный священник пел в микрофон какие-то псалмы. Ему подтягивали несколько юношей. Огромный самодельный плакат радостно призывал: "Джекки! Приезжайте к нам кататься на водных лыжах". Конечно, Джон, обладавший завидной наблюдательностью, заметил, что население города словно разделилось на два лагеря: все, кто вышел на улицы - а их были десятки тысяч - искренне и бурно проявляли свою радость и доброжелательство; все же, кто смотрел из окон контор и банков (благодаря их центральному расположению, из них наблюдать движение кортежа было лучше и люди пришли, несмотря на воскресенье), были холодно-враждебны, - ни улыбки, приветствия рукой. "Ну и дьявол с ними, - добродушно думал Кеннеди. - И без вас, господа, встреча, как мне кажется, получилась вполне достойной". Над автомобилем взлетел большой букет пунцовых роз и,описав короткую дугу, упал прямо в руки президента. Охрана охнула. Джон Кеннеди улыбался, кивал головой: "Спасибо".

Почему-то ему вспомнилась Мерилин Монро. Он встретил ее на одном из артистических приемов в Гринич-Вилледже. Изящна,очаровательна, прелестна все эти слова не могут передать и сотой доли того, какой в действительности была Мерилин Монро. У Ф.Д.Р. была светлая и сумасшедшая любовь один-единственный раз, когда он был уже женат. Такая же светлая и сумасшедшая любовь случилась у Джона Кеннеди. У них было три встречи, ради каждой из которых можно было, не задумываясь, отдать жизнь. Были, конечно, и другие (Кеннеди славились своей любвеобильностью). Но другой такой, как незабвенная Мерилинка, - нееет, другой такой не было. Джон смотрел на приветствовавших его людей, на украшенные флагами и транспарантами дома и видел сверкающее своей естественной и неповторимой красотой лицо Мерилин. "Будь счастлив, любимый! Будь вечно счастлив! - произнесла она. И взгляд ее был печально-нежен.