Навои - [27]
В комнату ощупью пробираясь в темноте, вошел Ала-ад-дин Мешхеди. Он, предложил Султанмураду пойти с ним к Туганбеку. Султанмурад извинился — он не может оторваться от работы.
— Я видел в нашем городе людей, которые так много читали, что сошли с ума, — недовольно сказал Ала-ад-дин. — Лишиться ума, желая развить ум, — хуже беды нет. Пойдем, проводи меня.
— Книги — мое утешение, — грустно ответил Султанмурад. — Не будь их, я бы, наверное, помешался от всего того, что делается в стране.
— Горевать не к чему. Жизнь — это старый хамелеон. Пользуйся минутой, старайся провести день повеселей. Туганбек, наверное, развлечет нас. В последнее время его звезда взошла высоко.
— Как так? — заинтересовался Султанмурад.
— А ты не знаешь? Туганбек — один из героев времени Мирзы Ядгара, — с гордостью ответил Ала ад-дин Мешхеди.
Султанмурад пожелал узнать подробности последнях событий. Не сомневаясь, что Навои на стороне Хусейна Байкары, он особенно интересовался положением дел султана. Он решил поговорить с Туганбеком и раздобыть у него кое-какие сведения. К удивлению Ала-ад-дина Мешхеди, он неожиданно поднялся с места.
— Идем, только ненадолго.
На улицах было темно и пусто. Несмотря на ранний вечер, прохожие попадались лишь изредка. Только конные нукеры, как мрачный вихрь, ежеминутно пролетали мимо.
Ала-ад-дин Мешхеди то и дело спотыкался, так что Султанмураду приходилось идти очень медленно. У ворот дома Маджд-ад-дина их встретил старый Нурбобо. Он сказал, что Туганбек не возвращался домой со вчерашнего дня. Султанмурад повернулся, чтобы уйти, но Ала-ад-дин Мешхеди схватил его за руку:
— Отдохнем немного, — может быть Туганбек и подойдет, — сказал он и приказал рабу отпереть комнату для гостей.
Нурбобо отпер дверь, зажег свечу и ввел молодых людей в дом. Они распахнули окна. В душное помещение ворвалась свежесть вечера. Султанмурад хмурился, жалея, что пришел. Ала-ад-дин Мешхеди заговорил о поэзии. Он пытался опровергнуть мнение Навои о богатстве и красоте тюркского языка. Это все больше раздражало Султанмурада. Чтобы заткнуть рот болтуну, ему пришлось заговорить самому. Он очень легко доказал, что девять десятых современных поэтов Герата, пишущих по-персидски, — жалкие рифмоплеты, а остальные — слабые подражатели великих древних стихотворцев. Ала-ад-дин Мешхеди, по обыкновению, произнес несколько ядовитых слов, потом закрыл глаза и умолк. Когда Нурбобо разостлал дастархан и принес фрукты, поэт немного оживился. Непрерывно щелкая миндаль и фисташки, он усердно расхваливал природу и воздух Бадгиса.[60] Дастархан убрали, и Султанмурад предложил Ала-ад-дину уйти. Вдруг у ворот послышался топот коней. Обрадованный Ала-ад-дин снова усадил Султанмурада. В комнату вошел Туганбек. Глаза его пьяно поблескивали. Увидев гостей, он обрадовался и тотчас же приказал Нурбобо подать кушанья и напитки. Наполнив чаши до краев, он протянул их гостям. Ала-ад-дин Мешхеди опьянел от первой же чаши и принялся бессвязно болтать. После второй он порылся в кармане и, вынув длинную касыду в честь Пайенде-Султан-бегим, начал читать ее вслух. Он поручил Туганбеку передать «Сокровищу эпохи»— так прозвали эту женщину—посвященное ей произведение.
— Что вы думаете об уме и проницательности этой женщины? — спросил Туганбека Султанмурад.
— Все считают ее сокровищницей ума, — лукаво улыбаясь, ответил Туганбек. — Она удивительно красива, но я до сих пор не заметил у нее даже признака разума.
Ала-ад-дин Мешхеди стал горячо возражать, но Туганбек не пожелал даже ответить ему и заговорил о другом. Султанмурад спросил его, какое он сейчас занимает положение и насколько велики силы Хусейна Байкары. Насчет своей должности Туганбек ответил кратко: «Состою при молодом царевиче», — и сообщил, что положение Хусейна Байкары тяжелое. Его джигиты перебегают к Мирзе Ядгару. В заключение он убежденно сказал:
— Однако при Хусейне находится Алишер Навои. Мирза Ядгар должен больше всего опасаться этого человека.
— Можно ли так преувеличивать! — рассердился Ала-ад-дин Мешхеди. — Алишер — совсем смирный человек. Вы его совершенно не знаете.
— Нет, Навои — большая сила. Он прекрасный политик. Это человек большого ума, и в народе его уважают. Верно, я с ним незнаком. Может быть, мне даже придется от него прятаться. Но «искусство ткача видно по сделанной им ткани»; человека узнают по его делам. Не будь ваши касыды так красивы, никто не назвал бы вас поэтом.
Султанмурад кивком головы подтверждал слова Туганбека.
— Мы надеемся, — сказал он, — что Навои в скором времени избавит страну от опасностей и бедствий. Туганбек мрачно потупился.
— Стране не грозит никакая опасность, — медленно сказал он. — В жилах Мирзы Ядгара тоже течет кровь Тимура. Он добивается своих прав.
Считая излишним спорить с Туганбеком, Султанмурад промолчал.
Туганбек пил много. Ала-ад-дин, не желая от него отставать, выпил еще несколько чаш и в конце концов растянулся на полу. Султанмурад был навеселе. Оставив Ала-ад-дина отсыпаться, он поднялся, намереваясь уйти. Туганбек пошел проводить его до ворот. Большой, усаженный деревьями двор мирно спал, залитый лунным светом.
Первый большой роман писателя «Священная кровь», написанный им в 1938 году, посвящен жизни народов Средней Азии, Узбекистана в годы 1-й мировой войны.
Роман «Солнце не померкнет» посвящен героическому подвигу советских воинов в годы Великой Отечественной войны. В книге рассказывается о трудных боях под Москвой осенью 1941 года. Плечом к плечу с русскими, украинцами, белорусами и сынами других народов сражаются с врагом узбеки.
«Детство»- это автобиографическая повесть, в которой автор рассказывает о своей жизни и жизни узбекского народа в дореволюционное время. Действие происходит в Ташкенте, где родился и рос Муса, главный герой повести. Обо всем, что видит Муса в окружающей его действительности, о влиянии на подростка идей первой русской революции и восстания 1916 года, которое вспыхнуло в Ташкенте, автор рассказывает взволнованно и правдиво.В 1962 году, за повесть «Детство», Айбек удостоен государственной премии УзССР имени Хамзы.
Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.
В книгу члена Российского союза писателей, военного пенсионера Валерия Старовойтова вошли три рассказа и одна повесть, и это не случайно. Слова русского адмирала С.О. Макарова «Помни войну» на мемориальной плите родного Тихоокеанского ВВМУ для томского автора, капитана второго ранга в отставке, не просто слова, а назидание потомкам, которые он оставляет на страницах этой книги. Повесть «Восставшие в аду» посвящена самому крупному восстанию против советской власти на территории Западно-Сибирского края (август-сентябрь 1931 года), на малой родине писателя, в Бакчарском районе Томской области.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.