Наветренная дорога - [3]

Глава первая ЗАГАДКА РИДЛЕИ

Двенадцатифутовая острога описала широкую дугу, вонзилась в скользнувшую тень, ушла в воду на четверть своей длины и замерла, встретив твердый панцирь че­репахи. Затем шест упал и поплыл по поверхности.

― Промах… — сказал я.

Мне не следовало бы торопиться с выводами, так как удар острогой нанес Иона Томпсон.

Впрочем, разве можно было попасть в цель при таких обстоятельствах? Нос ма­ленького промыслового бота прыгал и мотался по зыби пролива из стороны в сторо­ну. Порывистый бриз покрыл поверхность моря глубокими морщинами волн, и они на бегу отбрасывали рассеянные блики. С самого начала нужно сказать, что вода была молочно–белой, а черепаха плыла на глубине ярда, футах в тридцати от нас, и мета­лась, как кролик. Попасть острогой в такую черепаху все равно что попасть из ружья в перепуганную свинью, стоя в кузове грузовика, движущегося по вспаханному полю. Только свинья была бы на виду, а черепаха мерцала тусклым пятном в мутной воде.

― Железное острие торчит в ней… — сказал Иона.

И тут я увидел, что веревка змейкой уползает из ведра, стоявшего на носу лодки.

― Как вам это удалось? — спросил я.

Мне шестьдесят пять, и я рано начал. Гораздо труднее с зелеными: они носятся, как чайки. А это ридлея.

Он подхватил шест багром, поднял медленно уползавшую веревку и зажал ее обеи­ми руками. От натяжения нас чуть–чуть отнесло в сторону, и прямо около носа, футах в пятидесяти, воду рассек ласт черепахи. Иона начал осторожно выбирать ве­ревку, и бот приблизился к всплывшей на поверхность ридлее. Когда расстояние уменьшилось, он передал сыну натянутую веревку и ловко набросил петлю на судо­рожно дергавшийся ласт. Потом сделал еще усилие — и черепаха, скользнув через планшир, упала кверху брюхом на настил, где заскребла и замолотила по гладким доскам ластами.

― Встаньте подальше… — сказал Иона. — Она бешеная. Ридлеи всегда бесятся.

Я поднес веревку к черепахе. Она схватила конец, разгрызла его и в неистовстве забилась по палубе.

Ридлею нельзя долго держать на спине. Только несколько часов. Они становятся сумасшедшими, и у них разрывается сердце.

Вот так началось мое знакомство с атлантическими ридлеями. Так возникла пере­до мной огромная задача ридлеи.

Море — хранитель величайших тайн. Конечно, еще многое нужно постичь на суше, но в глубинах океанов таятся ответы на множество основных вопросов естественной истории. Где‑то в просторах моря обитают молодые лососи, и туда же, покинув род­ные скалы, направляются с островов Прибылова молодые котики. В силу случайного сочетания неизвестных нам причин возникает «красный прилив», который время от времени вторгается в богатые рыбой прибрежные воды Флориды, убивает мириады рыб, заставляя туристов бежать прочь от распространяющейся вони, а потом уходит, не будучи ни объясненным, ни понятым.

С той поры как человек обрел способность удивляться. он стал ломать голову над тем. как появились молодые угри в водоемах, вырытых среди пастбищ. Когда впо­следствии ему объясняли, что угри пришли из моря, где их родители метали икру, для него это было так же непонятно, как и теория астрофизики. Когда пятнадцать лет назад Джон Смит обнаружил кистеперую рыбу, это живое допотопное существо ста­ло для биолога таким же значительным и волнующим свидетельством прошлого, как ископаемый динозавр.

Кто в состоянии проследить пути миграций большой голубой макайры или китовой акулы? Или поведать что- нибудь о ластохвосте, или гигантском кальмаре, или о ме­стах нереста миллионов некрасивых султанок, или рассказать, откуда появляются мерцающие косяки тарпонов?

А кто может сказать, кто такие ридлеи?

Восемнадцать лет прошло с того дня, как Иона Томпсон вытащил при мне ту пер­вую ридлею, и было это в Санди–Ки, во Флоридской бухте. Очутился я там потому, что получил письмо от моего друга Стью Спрингера — одаренного натуралиста и знатока морских судов. В те дни он занимался промыслом акул в Исламорада, в се­верной части Флорида–Ки. В письме он сетовал на черепах, которых его рыбаки ис­пользовали как приманку при ловле акул. Эти черепахи, плоские и серые, с большой головой и широким, но коротким панцирем, были, по его словам, вредными черепа­хами. В противоположность послушным зеленым черепахам, соглашающимся неде­лю кряду лежать на палубе брюхом кверху, или философски настроенным логгерхе­дам, здешнюю породу никак нельзя отнести к спокойным, а скорее к опасным спутни­кам в плавании. Стью писал, что после того, как их перевалят на планшир, они начи­нают кусаться и драться и наносят удары ластами, покуда не обессилеют от ожесто­чения и отчаяния. Жители здешних отмелей зовут их ридлеями. Стью сообщал, что не мог сыскать в книгах правильного наименования, по–видимому, из‑за отсутствия достаточных о них сведений. И я тоже не смог.

Прочитав письмо, я решил, что Стью говорит о черепахе, которая впервые была описана лет шестьдесят тому назад и названа черепахой Кемпа — по имени Ричар­да Кемпа из Ки–Уэста, пославшего экземпляр черепахи Самуэлю Гарману в Гарвард­ский музей сравнительной зоологии. О происхождении черепахи Кемпа практически ничего не известно. Кое‑кто вообще не в состоянии отличить ее от логгерхерда, а многие даже сомневались в ее реальном существовании.