Навеки твой - [90]

Хамре вышел из домика. Он постоял в дверном проеме, и я заметил, что он бросил взгляд в мою сторону, а я притворился, будто не вижу его. Краем глаза я следил, как он рукой подзывает к себе кого-то из технических работников. Он сказал ему что-то и вместе с ним исчез в домике.

Я скользнул за дерево, боком пробрался сквозь кусты, быстро и неслышно прошел 10 – 15 метров и прибавил шагу.

Затаив дыхание от напряжения, я ждал, что меня кто-то окликнет. Но никто не крикнул. Я еще поднажал. Ветви деревьев хлестали мне в лицо, веточки хрустели под ногами. Но никто не звал меня.

Уже на асфальте внизу я сбавил скорость и сделал вид, будто я случайный прохожий. Но я сам чувствовал, что у меня неестественная походка и учащенное дыхание, так что вряд ли меня можно было принять за человека, совершающего ежевечерние прогулки в одиночестве.

Я быстро подошел к домам-башням. Вошел в нужный мне подъезд и, никого не встретив, направился к лифту. Я нажал кнопку двенадцатого этажа. Лифт двинулся вверх. Как чайка, взмывал он от этажа к этажу: первый, второй, третий… Я думал о Венке Андресен: точно так же и она стояла в лифте, только в другом доме. Четвертый, пятый, шестой. Юнас Андресен тоже ездил в таком лифте, когда жил здесь, до тех пор пока перед ним не захлопнулись двери всех лифтов. Седьмой, восьмой, девятый… Я подумал о Сольвейг Мангер. Я размышлял, бывала ли она когда-нибудь в лифте, похожем на этот. Но я не додумал эту мысль до конца, потому что между девятым и десятым этажами лифт остановился и сразу погас свет. Стало совсем темно.

Но страшнее всего было не то, что лифт остановился, и не то, что стало темно. Самым страшным было то, что примерно через минуту после того, как остановился лифт и погас свет, кабина начала снова двигаться, не равномерно, как прежде, а рывками. Казалось, что кто-то забрался в машинное отделение и при помощи ручной лебедки, которой пользуются, когда нет тока, медленно, но верно подтаскивал меня к себе. Кто-то неизвестный, кто уже однажды убил.

49

Когда застреваешь в лифте и выключается свет, становится по-настоящему темно. Над тобой нет неба, нет бледных звезд, нет луны за горизонтом, создающей иллюзию светлого неба. Нет хотя бы отдаленного электрического освещения, ни четырехугольного окошечка, к которому хочется прильнуть, ни туристского костра в долине. Нет ничего. Ты – в центре тьмы, и если ты вытянешь руку вперед, то почувствуешь, что тьма эта твердая и металлическая и она плотно-плотно окружает тебя.

Если ты заперт в лифте, но свет горит, у тебя есть хоть какая-то уверенность, он светит тебе и приносит утешение. Но когда ты заперт в лифте и кругом темно, уверенность пропадает. Тебе кажется, что лифт, как живое существо, сжимается вокруг тебя и что ты будешь раздавлен лифтом – это лишь вопрос времени.

В первую минуту, когда лифт остановился, я почувствовал страх – откровенный, ничем не прикрытый страх. Это был такой страх, который крепко в тебя вцепляется и заставляет дрожать: без смысла и цели, без начала и конца. Он забирается куда-то под диафрагму, в желудок, в сердце и подкатывает к горлу. Стало трудно дышать, пересохло во рту, в ушах зашумело. Я был вынужден прислониться к стене, которая, к счастью, нашлась в темноте. Если бы я мог хоть что-нибудь видеть, то все поплыло бы у меня перед глазами. Однако темнота была настолько компактной, что в ней не нашлось места даже для головокружения. Ведь для того, чтобы что-то поплыло перед глазами, нужно, чтобы оно сперва было устойчивым.

Когда лифт снова двинулся, страх стал иным – направленным, более обоснованным. Нет ничего хуже беспричинного, необъяснимого страха, страха без названия. Когда знаешь, чего следует бояться, можно мобилизоваться, приготовиться к сопротивлению.

Я знал, чего должен опасаться. Я знал, что там наверху стоит человек, который подтягивает лифт лебедкой. Я был уверен, что человек этот уже совершил одно убийство – одно точно, но, может быть, и два. Я знал, что мне во что бы то ни стало надо выбраться из лифта, прежде чем он поднимется до самого верха, а если не Удастся, то человек этот будет ждать меня там вовсе не Для того, чтобы вручить мне медаль за большие заслуги.

Но вдруг темнота взорвалась – -лифт двигался мимо вытянутого окошка на десятом этаже. Это произошло так быстро, что я не успел ничего предпринять и лифт продолжал подниматься вверх.

Моя единственная надежда состояла в том, чтобы быть готовым, когда лифт поднимется к проему следующего этажа. Я мог выбраться отсюда только в то короткое мгновение, когда дверь лифта и проем шахты на следующем этаже совпадут полностью, и тогда можно будет открыть дверь, отыскав механизм замка. Но если опоздаешь хоть на миг и пропустишь несколько сантиметров, дверь не откроется.

Я вплотную подошел к той стене, на которой была дверь, прижал к ней ладони, прильнул к ней и почувствовал, как сплошная стена шахты уплыла вниз. Теперь я ждал дверного проема.

Вот он!

Его нижний край надвигался сверху, с потолка, но и человек, стоявший там, понимал, что происходит, и, видимо, убыстрил ход лифта. Я увидел очередное вытянутое стеклянное окошко и стал лихорадочно искать дверную ручку и открывающий механизм. Я ее нашел, и в тот миг, когда, как мне показалось, лифт находился точно против проема, я рванулся влево и изо всех сил потянул на себя дверь.