Навь и Явь - [40]

Круглы камушки: все облизаны

струй серебряных

языком.

Дни, как бусины, ниткой снизаны

в ожерелье-жизнь...

Бубенцом

в ней звенит любовь, не кончается,

сном малиновым

говорит;

Вереск во поле колыхается –

поцелуя цвет,

цвет зари...

Одуванчиков жёлто-солнечных

на постель ты мне

настели.

Вышивала я путь иголочкой –

путь от месяца

до земли.

И горят сердца, будто вишенки

на заре, в лучах

золотых...

Ветер бесится, да не слышно им:

в колыбельке спит

счастье их.

Ах, этот голос! Эти песни! В каждый вздох, в каждую мысль норовили они вклиниться, оплести вьюнком, влиться в кровь медовыми чарами. Ничего не могла поделать с этим Тихомира, хоть и знала, что Дарёна – жена Млады, средней дочери Твердяны.

Млада – кошка-отшельница с твёрдым блеском синеяхонтовых глаз, который перетекал в незабудковую нежность при взгляде на молодую супругу; приветливая с родными и ласковая с Дарёной, она могла порой казаться весёлой и открытой, но в её глазах часто сквозил отсвет замкнутой, вечно устремлённой к лесному уединению души, оберегающей свою самодостаточную, никому не принадлежащую сердцевину. Кошка, гуляющая сама по себе, но не чуждая привязанности и любви.

Горана – вылитая Твердяна, только мягче, улыбчивее, с душой не то чтобы совсем нараспашку, но и не такой загадочно-мрачноватой, как у Млады. Крепкая и умелая хозяйка, опора семьи, любящая родительница и добрая супруга; снаружи – пушистая и тёплая кошачья шубка, внутри – стальной стержень.

Зорица – стройная, как яблонька, искусная рукодельница, её супруга – скромная княжна Огнеслава, которая стезе государственной службы предпочла оружейное дело.

Крылинка – матушка для всех и каждого, с щедрой душою, как накрытый для праздничного пира стол, кряжистый и прочный, способный принять и сроднить между собой множество людей...

Будучи гостьей в доме, Тихомира могла лишь временно согреваться чувством принадлежности к этому большому и дружному семейству, но беда, которая его постигла, в полной мере касалась и её. Нельзя было допустить, чтобы смолкли песни Дарёны, чтобы глаза матушки Крылинки выцвели от слёз, чтобы маленькая Рада не играла и не баловалась, а ходила печальная...

Ночью, когда все разошлись по постелям, только глава семьи и её старшая дочь хранили бодрствование за столом. Отблеск пламени масляной плошки мерцал в глазах Твердяны, превратившихся в слепые ледышки; медленно высвободив руку из-под ладони Гораны, она нащупала кувшин с хмельным, налила себе, чуть расплескав, и единым духом осушила кружку.

– Ох, не ко времени эта слепота, не ко времени, – горько вздохнула она. – В самый разгар работы!..

– Ничего, вылечишься, – желая её утешить, сказала Горана. – Вода из Тиши всё исцеляет.

– Исцеляет, да не всё, – покачала головой Твердяна. – Тут что-то другое нужно.

– Что?

– Подумать надо...

Тихомира остановилась на пороге, взглядом спрашивая позволения присоединиться. Горана кивнула, и гостья села к столу. Твердяна незряче шевельнула по-кошачьи чутким ухом.

– А, это ты, Тихомира... Тоже не спится? Что ж, посиди, выпей с нами. Только невесёлое это питие, сама понимаешь.

Летняя ночь вкусом вишнёвой браги согрела нёбо, и северянка, собравшись с мыслями, сказала:

– Есть в наших краях вершина огнедышащая, Ворчун-горой зовётся. Макушка у неё в виде широкой чаши, в которой огненное озеро плещется и булькает. Годами тихо стоит гора, а порой разворчится, загремит что-то у неё в брюхе, и жидкий огонь из недр земных течёт через край по склонам алыми лентами... Это нечасто случается, но даже в спокойные годы никогда не гаснет озеро огненное в жерле – ночами на вершине сияет алое зарево. Клокочет в каменной чаше живая кровь Огуни, и если в неё окунуться, можно исцелиться от всего. Сама я не пробовала, но в наших краях есть поверье: надо нырнуть в жерло Ворчун-горы, выбраться и погрузиться в волшебный сон-оцепенение, дав крови Огуни застыть тонкой корочкой на коже. Когда скорлупа остынет, её нужно разбить, и под ней откроется обновлённое и исцелённое тело. Вот я и думаю, Твердяна: ежели вода из Тиши оказалась бессильна, так может быть, Огунь твоим глазам прозреть поможет?

Задумчивая складка пролегла на лбу ослепшей оружейницы; Твердяна опустила голову, и ледяной блеск мертвенно-белых глаз скрылся в тени мрачно нависших бровей – так луна прячется за пологом клочковатых зимних туч.

– Слыхала я что-то краем уха про эту гору, – молвила она наконец. – Но не знала, что она может исцелять. Верно говорят: век живи – век учись... Может, и правда стоит попробовать.

– Конечно, стоит! – с уверенностью поддержала Тихомира, чувствуя тёплую искорку надежды, зажёгшуюся в сердце. – Не только сила Лалады может прогонять хвори, но и наша покровительница Огунь жаром своего пламенного сердца умеет исцелять тех, кто вверил свою жизнь под её власть и защиту, кто служит ей и почитает её.

– Что думаешь, дитя моё? – обратилась Твердяна к дочери, хотя внутренний свет решимости уже озарил её лицо, сделав его черты сосредоточенно-острыми.

– Тебе решать, – ответила Горана. – Больше ничего в голову не приходит, как ни крути.

– Значит, остаётся только возложить наши надежды на Огунь, – заключила Твердяна. – Благодарю тебя, Тихомира, за добрый совет... Ну, утро вечера мудренее – идёмте сейчас отдыхать, а на рассвете отведёшь нас на Ворчун-гору.