Навь и Явь - [30]

– От волшбы не отгородишь себя, не защитишь, – пояснила она, улыбнувшись вздрогнувшей Твердяне. – Чувствовать её надо, слышать её песню, быть с нею и душой, и телом в единстве, иначе ничего не выйдет.

Несколькими ударами молота она согнула заготовку пополам, вложив между половинками ещё одну оплетённую волшбой пластинку.

– Это сердцевина клинка. Она в нём – самое главное.

После проковки Роговлада прокалила будущий клинок в горне и опустила его в масло, и оно мгновенно забурлило вокруг стали, вскипев.

– Теперь отложим клинок: волшба должна созреть.

– А сколько она будет созревать? – хотелось знать Твердяне.

– Месяц, – был ответ. – Потом наложим ещё один слой, прокалим, остудим – и снова отложим на созревание. И так – семь раз.

Итак, на изготовление клинка кинжала уходило семь месяцев. Потом – отделка: доведение до зеркального блеска, украшение рукояти и ножен, вытравливание клейма, заточка... Итого – год. Меч делался намного дольше.

– Ну, что встала столбом? Замешивай глину, – приказала Роговлада.

Твердяна проворно исполнила поручение. Глиняным тестом до половины заполнили узкий деревянный ящичек, опустили туда обёрнутый промасленной тканью клинок на двух подставках-скобках (чтоб не проваливался на дно), после чего залили остатками глины и поставили на просушку. В таком кирпиче клинку предстояло пролежать до наложения следующего слоя волшбы.

Между тем подошло обеденное время. Гулкий, гудящий день бился в висках, а в ушах ещё стоял звон наковален, и казалось, что с утреннего умывания водой со льдом прошла целая седмица. Твердяна так увлеклась, что ей даже не хотелось покидать кузню, но червячок голода настойчиво грыз нутро. К тому же, никакой особо срочной работы сейчас не было, и все расходились на обед по домам – не оставаться же в пустой кузне одной...

На столе их уже ждали тазики с подогретой водой и полотенца. Матушка Благиня, увидев новую причёску Твердяны, задумчиво погладила её по затылку и вздохнула.

– Ну вот и кончилось детство твоё беззаботное...

Прикосновение её тёплой ладошки отозвалось приятным мурашечным трепетом вдоль спины. Склонившись над тазиком, Твердяна сама себя не узнала: на воде колыхалось отражение круглой сизой головы со свесившейся с темени смешной короткой косичкой. Вглядевшись в своё чумазое лицо, Твердяна усмехнулась и поскребла шершавый затылок. Это была её причёска на всю оставшуюся жизнь – разве что коса через несколько лет достигнет пояса.

Уже на следующее утро, когда за окном густо синело предрассветное небо, Твердяна в свете лампы скоблила череп подарком родительницы – новенькой, зеркально блестящей бритвой с костяной ручкой, украшенной резными узорами. В первый раз с затылком ей помогла Роговлада.

– Ничего, приноровишься сама. Я уж и без зеркала, и с закрытыми глазами могу.

Работа в кузне шла с понедельника по шесток^[3], а неделя^[4] была днём отдыха. В будние дни Твердяна до того уставала, что на прогулки не оставалось сил, да и времени тоже, но свой выходной она неизменно проводила в скитаниях по горам. Их седоглавый, нескончаемый, головокружительный простор с раннего детства пленил её сердце, порожистые гремучие ручьи и вольные реки, серебряноструйные водопады и чистые голубые озёра манили хрустальной прохладой. Цветочные ковры колыхались под ветром, а рядом с ними сверкал вечный снег. Белая, жёлтая, алая камнеломка цветущими подушками покрывала голые скалы, пушистая бескрайность облаков стелилась под ногами – как можно было не любить эту красу всей душой, не стремиться к ней? И как тихи, как умиротворённо-янтарны были закаты, а рассветы – золотисто-дымчаты, все в драгоценно сверкающих россыпях росы! Как вкусна казалась рыба, зажаренная на костре и пахнущая дымом... Лишь Вукмиры не хватало горам, и это был их единственный и невосполнимый недостаток.

Нарвав цветов и не зная, что с ними дальше делать, Твердяна сидела на утёсе над озарённой солнцем долиной реки. Зелёные склоны, белые вершины, сверкающая лента воды... Ах, если бы сестру сюда! Та сплела бы венок из этих цветов, сидя у входа в шалаш, и они бы запекли рыбу в глине. Тоска расправила крылья и рванулась из груди, властно подняв Твердяну на ноги. Путеводной звездой сияли из-за облаков родные, нездешне-синие глаза...

Проход привёл её к калитке, возле которой они простились: видно, охранная волшба вокруг поселения жриц не пропустила её прямиком к Вукмире. Ну и хитроумны же эти девы Лалады – и не найдёшь их, если они сами не желают того. Вытянув шею и щуря глаза, Твердяна всмотрелась в лоскутное одеяло огородов у подножья чудо-дерева в надежде отыскать среди светлых крошечных фигурок сестру. Впрочем, надежда эта была несбыточной: что можно разглядеть с такого расстояния? Вспомнив приветственные слова, которыми обращалась к жрицам родительница, Твердяна произнесла:

– Да пребудет с вами свет Лалады!

Щебет птиц, вздох ветра, пляска солнечных зайчиков под ногами... А через одно шелестяще-летнее мгновение из-за соседнего дерева шагнула незнакомая дева с ромашково-золотыми волосами.

– И с тобой да пребудет свет, дитя моё, – картаво журчащим, как ручеёк, ласковым голосом ответила она, подойдя к калитке. – Что привело тебя?