Наутилус - [4]

Он не знал, что делать, может, здесь нельзя находиться, но женщина была очень увлечена и ничего вокруг не замечала, и Сэм решил еще тихонечко посидеть.

Дама накружилась, взяла белую небольшую подушечку, которая лежала у иконы Святой Марии, положила на пол, подняла края юбки и села прямо на нее, расправив края в ровный круг. Она начала молиться, вначале тихо повторять слова, потом громче и громче, а слова-то все одни и те же: «Избави, избави, избави от нечистот, помоги и помилуй», и так по кругу, раз, наверное, тридцать.

Сэм понял, что попал неудачно, надо бы тактично уйти, какое-то личное таинство происходит.

Тут дама замерла и резко повернулась к нему. Сэма охватил ужас: ведьма, чистая ведьма – глаза горят, волосы всклокочены и бледная-бледная.

– Я уже ухожу, продолжайте, продолжайте, я случайно зашел и задремал малость, простите-простите, ухожу-ухожу, – он хотел встать, но ноги отекли и не хотели подниматься, тогда он встал на четвереньки и пополз к двери.

– Ты кто?

Сэм не останавливался, только голову повернул.

– Я Сэм, гость корабля, если надо, то я ничего не видел и ничего не слышал.

– Постой, ты пришел оттуда? Скажи мне, тебя воровали люди в белых костюмах, с фонарями? Меня да, два раза. Никого не воровали, а меня да, два раза. Я живу здесь и молюсь о чистоте своей, я знаю, что я грязная, я была там, там мне было холодно.

Господи, сумасшедшая. И своя сумасшедшая есть, чтобы общество было здорово, надо, чтоб кто-то был болен, чистая психология.

Уже у двери Сэм смог подняться.

– Меня не воровали, да, пришел оттуда, – и начал открывать дверь.

– Я, когда была там у них, где холодно, стащила бутылочку, они из нее наливали и пили, а меня даже от запаха этого мутит, а ты оттуда, тебе отдам, мне ни к чему.

И она резво соскочила и убежала в боковую дверь.

Ну, обижать сумасшедших нельзя, потом ему делать все равно нечего, посмотрим, что принесет, и он направился к единственному стулу в комнате, больше его ноги не выдержат сидеть в позе лотоса. Проходя мимо оставленной подушечки, он автоматически на нее посмотрел: на ней была кровь, но он точно помнит, что подушечка была белая, она ее на пол вначале положила, он видел, подушечка была белая, а теперь не белая – не корабль, а сплошные секреты.

– Вот, – она протянула медицинскую бутыль на двести миллилитров.

Сэм открыл и чуть не задохнулся – спирт медицинский чистый. Глаза заслезились, горло запершило, но ведь спирт, е-мое! Ай да девушка, ай да молодец!

– Чай еще можешь найти? А почему ты в юбке? Где взяла?

– Сама сделала из штанов разных, мне старые приносят, я делаю. Я грязная, мне так ходить надо, – взгляд ее опять потускнел.

– Чай давай неси, грязная она.

Почему с ней легко, наверное, потому, что она тоже не как все. Но может, ее специально такую сделали, чтобы была иной. Хотя внешне очень похожа на остальных – такая же брюнетка, среднего роста, только бледнее, худее и черты лица острее, ну и, понятно, у нее-то есть проблемы, а у остальных нет.

Она принесла два стакана чая. Он выпил полстакана и добавил в оставшийся чай грамм двадцать спирта, наверняка хватит расслабить даму.

Конечно, этого количества спирта хватило, чтобы откупорили плотно-плотно закрытую пробку воспоминаний. Первый раз ее украли давно, там она помнит смутно, белые костюмы, холод на животе, а второй раз помнит четко: холод внутри живота, рядом с ее головой стоит человек в белом костюме, как скафандр, она на него смотрит, а он ей нос чем-то закрывает, потом все, темнота. Об этом весь корабль знает, она всех спрашивала, но ни с кем так не было. А потом, потом появились подушечки, и она об этом никому не говорит, рассказывает только Святой Марии. И вот Сэму почему-то, слова и идут, и идут…

Может быть, это тоже генетическое изменение – не рассказывать плохое никому, потому что плохого не должно быть. Какой такой психический сдвиг произошел в лаборатории, непонятно.

– А кто твой мужчина? Здесь ведь нет свободных женщин, – Сэм прервал поток ее слов.

– Нет, мы все настроены на своего мужчину. Мой мужчина капитан. Но я не хожу рядом, я грязная, я с ним не разговариваю. Когда была первая подушечка, я перестала его ощущать, и мне разрешили жить здесь.

Потом она совсем захмелела, разрыдалась над своей участью и уснула. Сэм перенес ее на кровать и тактично удалился, прихватив с собой остаток спирта.

5

Сэм пошел искать капитана, он не мог с такой новостью пойти спать. Надо, надо рассказать, ведь все под носом было, надо было просто рассмотреть внимательно. Но как тут рассмотришь, если Клэр ничего не показывает и не рассказывает, только Сэму, постороннему, и то случайно (или нет?) удалось что-то узнать.

Во всех отрытых местах капитана не было, к Генри обращаться не хотелось, но пришлось. Сэму любезно выделилось десять минут капитанского времени ровно в двадцать один ноль-ноль в малом голубом зале.

– Короче, так: у вас на корабле есть НАСТОЯЩАЯ женщина – это Клэр.

– Генри, выйди, – сказал капитан.

Генри ничего не сказал, хотя по лицу было видно, как сильно он сдерживался, но вышел.

– Рассказывай, – приказал капитан.

– Ну, ее похищали, как она говорит, но на самом деле она была в медицинской лаборатории, думаю, что с ней успели провести «доделку», но не успели рассказать, проследить, получилось ли, и прочее. Короче, у нее уже шесть месяцев есть цикл, она способна рожать, но она думает, что после похищения ее испортили, и она грязная, плохая, и вас она не чувствует, короче, все, что ей остается, молиться за свою чистоту.