Наулака: История о Западе и Востоке - [7]

— Ах нет, не может быть! Вы просто чудо! Аметисты?!

Какой-то странный огонь блеснул в её глазах — огонь страсти в желания. От Тарвина это не ускользнуло. Может, это и есть её слабое место? А если так, то… он был большой знаток по части драгоценных камней. И разве не они являли собой изрядную долю природных богатств Топаза и его окрестностей? Он мог говорить с нею о драгоценных камнях хоть до поздней ночи — пока пастух не пригонит коров домой. Но привлечёт ли это компанию «Три К» в Топаз? Шальная мысль о том, чтобы вместе со свадебными поздравлениями преподнести ей в дар от имени предпринимателей Топаза бриллиантовую диадему, мелькнула у него в голове, но он тут же отбросил её. Общественное подношение такого рода не поможет Топазу. Тут требовался истинный дипломат, умеющий действовать тонко и деликатно, спокойно и дружелюбно, — другими словами, здесь нужен был Николае Тарвин, и никто иной. Он уже мысленно представлял себе, как неожиданно для всех приводит «Три К» в Топаз, и какое грандиозное впечатление производит, и как лишь благодаря его силе и влиянию «Три К» пускают корни в Топазе; он видел себя творцом того счастья и процветания, что воцарятся в любимом им городе в будущем.

Глядя на руки миссис Матри, он заметил, что они унизаны необыкновенными кольцами. Их было немного, но все с превосходными камнями. Он осмелился восторженно отозваться об огромном солитёре, который она носила на левой руке, и, когда они заговорили о бриллиантах, она сняла кольцо с руки, чтобы он мог лучше рассмотреть его. Она сказала, что у камня долгая история. Отец купил его у заезжего трагика, которому крупно не повезло в Омахе, а перед этим провалом он играл в пустых театрах Денвера, Топики, Канзас-Сити и других городов. На деньги, полученные за кольцо, были куплены билеты всей труппе до Нью-Йорка, и это было единственное доброе дело за всю историю камня. Актёр выиграл его у шулера, картёжник, в свою очередь, чтобы заполучить бриллиант, убил его хозяина в ссоре, а тот купил почти даром у приказчика, укравшего его у своего хозяина, торговца драгоценностями.

— Должно быть, тот, кто нашёл когда-то этот алмаз где-нибудь в Кимберлийских копях или в каком-нибудь другом месте, тайно вынес его оттуда и продал Международному бриллиантовому тресту — вот что было в начале его истории. А конец мы знаем. Правда же, мистер Тарвин?

Задавая вопросы, она всегда поднимала брови и улыбалась поощрительно, словно требуя утвердительного ответа, что Тарвин и делал с готовностью. Он бы согласился сейчас и с гипотезой, опровергающей открытия Галилея и Ньютона, если бы миссис Матри попросила его об этом. Он сидел рядом с ней, натянутый, как стрела, исполненный твёрдого намерения добиться своего и напоминающий собаку, идущую по следу, — само внимание и готовность.

— Иногда я вглядываюсь в его грани, словно надеясь увидеть отпечатавшиеся на них картины преступлений, свидетелем которых он был, — сказала она. — О, как это интересно, особенно убийство, не правда ли, мистер Тарвин? Я просто дрожу, когда думаю об этом. Но более всего мне нравится сам камень. Какой красивый, посмотрите. Па всегда говорил мне, что ему не доводилось в жизни видеть камня лучше этого, а ведь он был хозяином отеля и повидал много замечательных алмазов на своих постояльцах. — Она с нежностью вглядывалась во влажную глубину бриллианта. — О, нет ничего на свете лучше такого камня — нет, ничего! — словно выдохнула она. Глаза её засветились. И впервые за время разговора он услышал в её голосе неподдельную искренность и естественность.

— Я могла бы всю жизнь, не отрываясь, смотреть на прекрасный камень, и, если он действительно хорош, мне не важно, что он из себя представляет и откуда взялся. Па знал, как я люблю драгоценные камни, и всегда покупал их у своих постояльцев. Коммивояжёры очень любят бриллианты, но не всегда могут отличить хороший камень от плохого. Па удавалось выгодно покупать их, — сказала она задумчиво, сжимая свои хорошенькие губки, — но он всегда брал только самые лучшие, а потом обменивал их, если была возможность, на те, что были ещё прекраснее. Иногда за один камень он мог отдать два-три, если в них был хоть малейший дефект, но зато получал взамен по-настоящему прекрасный бриллиант. Он знал, что я люблю только очень хорошие камни. Ах, как я люблю их! Они лучше людей. Они всегда при тебе и всегда прекрасны!

— Мне кажется, я знаю одно ожерелье, которое понравилось бы вам, если вы действительно любите такие вещи, — произнёс Тарвин спокойно.

— Правда? — Её лицо засветилось от радости. — А где же оно?

— Очень далеко отсюда.

— А, знаю, у Тиффани![2] — воскликнула она. — Знаю я вас! — добавила она, возвращаясь к привычной, несколько искусственной интонации.

— Нет. Намного дальше.

— Где же тогда?

— В Индии.

На мгновение она с интересом уставилась на него.

— Расскажите же мне, какое оно, — попросила она. И снова её отношение к Тарвину и манера речи изменились. Был лишь один предмет, заставлявший её быть серьёзной. — Оно и в самом деле прекрасно?

— Оно не просто прекрасно — оно прекраснее всего на свете, — сказал Тарвин и остановился.