Наука побеждать. Война - [23]

— И всё, — сказал он. — А теперь возьми тесак.

Я вложил палаш в ножны, отстегнул и прислонил к стенке, взял тесак, что принёс с собой Булатников. Следующие несколько часов мы посвятили фехтованию в узких помещениях. К середине тренировки мы оба скинули мундиры, оставшись в нательных рубашках. То и дело ходившие мимо нас матросы и офицеры «Гангута» только качали головами, некоторые давали советы — дельные и не очень.

— Смотри теперь, — продолжил обучение Булатников. — Здесь лучше всего держать оборону. — Он распахнул дверь и стукнул носком сапога по высоком порогу. — Порожек закроет человека, стоящего на колене, хоть и невеликая, но защита. На петлях можно удобно устроить ствол мушкета, хорошо повышает точность стрельбы. Они специально сконструированы с этой целью.

— Так значит, вот почему во всех коридорах столько дверей, — понял я. — Прорываться через них очень тяжело.

— Именно поэтому, Серж, — сказал мне Булатников. — Штурмует дирижабли воздушная пехота, вроде нас или британских «Форлорн Хоупс», а обороняет линейная пехота. Мы прорываемся, а они дают по нам залп за залпом, остаётся только прятаться за переборками или падать лицом в палубу. Хотя те же немцы штурмуют отрядами обычной пехоты, устраивая длительные перестрелки за каждый коридор, но это — глупо. Бездумная трата пороха и свинца.

— Значит, лучше кровь лить в штурмах? — спросил я.

— Отнюдь, — покачал головой Булатников, — просто они стачала, расстреливают весь запах патронов, а уж после — идут в рукопашную и льют кровь. Со штыками и мушкетами, вместо тесаков. Глупо.

Я потёр пальцем переносицу. Нда, выходит, кругом он прав.

А эскадра наша, меж тем, соединилась с флотом адмирала Вильнёва, запертым в Кадисе, стремившимся прорвать британскую блокаду. Решив с помощью дирижаблей добиться относительного превосходства в воздухе и тем самым исправить крайне тяжёлое положение Вильнёва, наше совместное командование отправило эскадру Гершеля ему на помощь. Даже я понимал, что это не самое лучшее решение — Вильнёв обречён. О том же говорили в кают-компании «Гангута», куда я также не забывал наведываться.

— Флот Нельсона многочисленнее, — говорил лейтенант со смешной фамилией Шубик. — Пускай, как вы говорите, капитан-лейтенант, линкоров больше у Вильнёва, но не одни линейные решают на поле боя. К тому же, не стоит забывать об орудиях, а тут преимущество полностью на стороне британцев.

— Возможно, — соглашался с ним штабс-капитан Антоненко, — но не в пушках или кораблях главное преимущество британцев.

— В чём же оно? — поинтересовался у него лейтенант Шубик. — А, догадался, — тут же перебил он, сгорая от нетерпения блеснуть знаниями, — вы имеете в виду дредноуты и паровые орудия.

— Отнюдь, — усмехнулся Антоненко. — Никакие пушки-корабли не превзойдут по значимости одного.

— Чего же?! — воскликнул Шубик, уязвлённый тем, что его «гениальная» догадка оказалась неверной.

— Британского командующего, — ответил я вместо Антоненко. — Адмирал Горацио Нельсон, лучший флотоводец нашего времени. Вильнёву до него очень далеко.

В кают-компании после моих слов надолго повисла тягостная тишина.

В Кадисе мы даже не поставили дирижабли к мачтам, а тут же вместе с флотом выдвинулись навстречу Нельсону, прорывать блокаду. На дирижаблях все готовились к грядущей битве, а потому передвигались исключительно бегом, а в коридорах не смолкали отзвуки команд, передаваемых по медным трубам, которыми был пронизан весь «Гангут» сверху донизу.

Нас вежливо, но настоятельно попросили не покидать кают и кубриков, дабы не мешать команде. За день до битвы, когда флот Нельсона уже показался на горизонте, однако близился вечер, и начинать сражение было глупо, нас провели на стрелковую палубу. Она была просто огромна. На ней вполне мог разместиться не то что батальон, но и весь наш Полоцкий пехотный полк, если немного потесниться. Матросы под руководством кондукторов сняли панели с борта, и у меня перехватило дух.

Находясь внутри дирижабля, не слишком понимаешь, что летишь по небу, а сейчас у меня словно глаза открылись. Впереди, насколько хватало взгляда, простиралось бескрайнее пространство осеннего неба. По нему медленно ползли облака, многие выше нас, иные на одном с «Гангутом» уровне или, что самое удивительное, ниже него. О чёрт, да такого и с самой высокой колокольни, на какую я в детстве забирался, не увидишь!

Мы стояли, переводя дыхание, под хитроватыми взглядами матросов и кондукторов, в которых легко читалось превосходство опытных аэронавтов над «наземниками». Солдаты крестились, даже молились втихомолку, офицеры и унтера не спешили наводить порядок, ведь и беспорядка особого не было, да и самим командирам нужно было время, чтобы прийти в себя.

— Попрошу подойти ближе к краю, — сказал капитан-лейтенант, проводивший эту своеобразную экскурсию.

Матросы, тем временем, уложили снятые секции вдоль борта, и отошли, давая нам место. Никто не спешил подойти к краю, не смотря на то, что от него нас отгораживала оставшаяся часть борта, высотой примерно по грудь человеку.

— Батальон! — воскликнул майор Губанов, вскидывая над головой шпагу. — За мной! Шагом! Ать! Два!