Наука побеждать - [9]

— Прошу прощения, господин майор, — удивился я, — а как же прапорщик Большаков? Отчего вы…

— Большаков ещё не готов принять под командование своё подразделение, — отрезал майор Губанов. — Во-первых: ему не дал рекомендации штабс-капитан Антоненко. Это весьма важный момент, хотя и не самый главный. Главное же, то, как он вёл себя во время сражения и после него. В отличие от вас, Сережа, его пришлось отпаивать креплёным вином. А во вторую ночь, когда вы отправились пить с унтерами… Оставьте, оставьте, — отмахнулся он от моих оправданий, готовых уже сорваться с губ, — вы не сможете спать и после второй битвы, и даже после третьей. Я вот помню, ближе к первому десятку засыпать спокойно стал, а кошмары мне и по сей день снятся.

Тут мне, как на грех вспомнился кошмар, что привиделся мне этой ночью, когда я, наконец, уснул после обильных возлияний в компании унтеров и таких же, как я, молодых офицеров. В нём голова шотландца, убитого мной, падала с плеч от удара шпаги прямо мне в руки. Я ловил её, словно мяч в новомодной британской игре football. Глядел в лицо — и вдруг понимал, что держу голову поручика Федорцова. Он подмигивает мне и говорит: «Молодец, Серж, ловко ты меня изловил!». От этих слов я проснулся в ледяном поту.

— Вы, Серёжа, пили в компании, — продолжал майор Губанов, — и я хоть и не одобряю винопития, но понимаю, иногда трезвым оставаться нельзя. Однако пить надо с умом и не в одиночку, так недолго и спиться. Вы не отрываетесь от остальных офицеров, не чураетесь унтеров, а прапорщик Большаков прячет свои слабости от других. Именно поэтому вы, Серёжа, будете командовать первым взводом, а прапорщик Большаков ещё поучится у нового подпоручика.

Ничего подобного я не ожидал услышать от майора Губанова, поэтому вышел из дома, который он занимал в деревне Броцены, куда мы временно передислоцировались после битвы, как громом поражённый и минут пять, никак не меньше, простоял у крыльца, обдумывая то, что мне сказал майор.

А потом махнул рукой на всё это и отправился к маркитантам. На полпути меня перехватил Жильцов, всё ещё носящий унтерский мундир, но без знаков различия, и фуражную шапку. Увидев меня, он снял с головы шапку и, комкая её сильными пальцами, сказал:

— Вашбродь, дозвольте обратиться.

— Что у тебя, Жильцов? — спросил у него я.

— Я слыхал у вас, вашбродь, денщика нет, хоть и положен. Один. А мне никак без армии нельзя. Я ведь с малых лет в солдатчине, с тех пор как мою деревню турок пожог и Новоигреманландский мушкетёрский меня подобрал. Некуда мне из армии возвращаться, вашбродь, так дозвольте остаться денщиком-то при вас.

— Даже не знаю, Жильцов, — пожал плечами я. Не было у меня денщика, хоть и должен быть, я сам привык обходиться, своими силами.

— Ежели вы думаете, — зачастил бывший фельдфебель, — что я одной рукой не управлюсь, так не бойтесь. Мне, всё одно, левой управлять учиться надо…

— Ничего, фельдфебель, — махнул рукой я. — Я привык один обходиться, так что будет у вас время, чтобы освоиться. Вас, кстати, как зовут-то?

— Василий, Петров сын, — ответил Жильцов. — Только, вашбродь, не гоже, чтоб вы к денщику на «вы» обращались.

— Хорошо, Василий, — кивнул я, — хорошо. Ступай ко мне. Я с младшими офицерами занимаю дом с единорожьими головами на коньках. Он стоит на восточном краю деревни.

— Ясно, вашбродь, сей час отбываю.

(Из личного дневника генерал-лейтенанта Джона Хоупа)

Сейчас, будучи уже пожилым человеком, я не без удовольствия перечитываю свои записи времён конца XVIII — начала XIX веков. Это был расцвет моей карьеры. Я, тогда почти не знавший поражений молодой генерал-майор, уверенно шагал по миру. Мои ботинки помнят горячий песок египетских пустынь и пыль испанских равнин, где победоносно шествовала британская армия воров и висельников — «красных мундиров».

Однако до сих пор не могу я найти объяснения одному досадному инциденту, что имел место в мае 18.. года. Он едва не стоил жизни мне и войны с Российской империей моей Родине. Наш экспедиционный корпус направлялся на помощь сэру Артуру Уэлсли, тогда ещё не герцогу Веллингтону, сражавшемуся с войсками Бонапарта в Португалии. В Плимуте мы погрузились на корабли эскадры вице-адмирала Штрейтхорста и отправились в длительное морское путешествие. Из-за тумана и весьма скверной погоды, мы были вынуждены пристать у какого-то пустынного берега, а не в Лиссабонском порту, как должны были. Вице-адмирал Штрейтхорст сообщил мне, что мы, скорее всего, в Испании, на вражеской территории и к своим придётся прорываться с боями. Меня это не смущало, как и моих солдат и офицеров, в конце концов, мы сюда прибыли драться.

Сообщив об этом офицерам и солдатам, я ускоренным маршем двинул корпус на юго-запад, к португальской границе. Это, наверное, было главной моей ошибкой. Красномундирники вели себя, как обычно, на вражеской территории — грабили, насиловали, в общем, занимались любимым делом. Никому и в голову не могло прийти, что мы не Испании, а на западе Российской империи. И что самое удивительное, на картах, что нас снабдило военное ведомство, была изображена именно та местность, по которой шёл мой корпус, только названия населённых пунктов были обозначены отчего-то испанские. К примеру, деревня Броцены, около которой мне нанесла поражение в двухдневном сражении армия генерала Барклая де Толли, на картах была обозначена, как Кангас-де-Нарсеа.