Наука и техника, 2006 № 04 (4) - [9]

Флоренский Павел Александрович (1882–1937)

Нельзя отрицать полезности разума, но не следует превращать его во всемогущего бога. Один из самых авторитетных психологов XX века К. Юнг утверждал, что психически нормальный человек тот, у кого сознательная и иррациональная составляющие психики находятся в равновесии. Говорят, Христос был совершенный человек, потому что мозг и язык у него не преобладали над сердцем.

Мы стремимся вырастить ребенка умным и только умным. А параллельно делаем его эгоистичным, лживым, агрессивным. Потом всю жизнь боремся (уже внешними запретами и карательными мерами) с тем, что сформировали в детстве; боремся с последствиями подавления разумностью исходной внутренней красоты. Иисус призывал нас вернуться в детство. Но еще лучше не терять в погоне за одним качеством то, к чему потом так трудно возвращаться. Нам бы научить детей умению одновременно пребывать и на “территории разума”, и на “территории сердца”, сохранять активность мысли и души. Это было бы лучшей защитой от всевластия разума и вместе с тем защитой самого разума от деградации.

Надо ли нам изобретать велосипед?

Хорошо известны слова Ф. Тютчева: “Умом Россию не понять… В Россию можно только верить”. Чаще они повторяются с сарказмом: как можно быть непонятным для ума? А ведь эти слова хорошо — именно хорошо! — характеризуют Россию (а также Украину и Белоруссию), показывая сохранившуюся в ней естественность, то, что она в нашей неуклонно омертвляющейся действительности не стала понятным для ума механизмом или формулой вроде “дважды два четыре”, сохранила принадлежность к чему-то высшему, недоступному пониманию, но достойному веры.

Значит, есть в этой стране, в ее людях свободные пространства, некая глубина, где может обитать и проявлять свою активность истинная Сила человека. Главное для России не то, что она отстала от более развитых — по их критерию! — стран, а то, что сохранила высшую жизненность, пассионарность, готовность к “душой исполненному полету” в любом направлении. Любители велосипедной езды по-западному видят только первое, хотя стратегически (в том числе для всего человечества) важнее второе. У тех, кто завершил внутреннее упорядочение, выбора уже нет, им открыт только один путь, и он, как все однозначное, ведет в тупик.

Со стороны государств евро-атлантической цивилизации всегда прорывается в адрес России глухой внутренний негативизм. Так и слышится: “Лучше бы этой России не было вовсе”. Создается впечатление, что за этой неприязнью стоит выходящая за пределы видимых различий, поистине метафизическая несовместимость. Друг другу противостоят два отношения к земной жизни, по-разному завязанные на нечто высшее и вечное. До тонкостей организованное и внешне благополучное бытие противостоит страдательному и непредсказуемому в своей переменчивости образу жизни.

России будто суждено оставаться не умеющей жить лишь разумно, метаться между крайностями, верить в тайну, искать последнюю Истину, тосковать по чему-то неведомому, ставить человека, переживающего за дело, выше того, кто, как автомат, приучен исполнять обязанности только “от и до”. Русскому национальному характеру свойственно вмещать в себя все: от “разгулья удалого” до “сердечной тоски”, от безбрежной свободы до величайшего смирения. И непременно что-то важное и спасительное находить в этих блужданиях-исканиях.

А. Иванов. Явление Христа Марии Магдалине после Воскресения

Вечная неустроенность, казалось бы, должна погубить Россию. Но всякий раз на последнем шаге к пропасти, уже почти уничтоженная до “пепла”, она, как угодная Богу птица Феникс, из него возрождается. Спасительная жизненность появляется именно из разломов ее неупорядоченного бытия. Россию неоднократно пытались перестроить — на немецкий, французский, теперь американский манер. Всегда — во имя “лучшей жизни”. Перестройки оборачивались лишь дополнительными страданиями, и, будто очистившись ими от очередной искусственности, россияне неизменно ускользали в свою нишу, оказывались неподдающимися единой стандартизации.

Видимо, народу России не дано удовлетвориться каким-то одним шаблоном земной жизни. Но ему дано своей многоликой и страдательной жизнью на распутье сохранять открытость ко всем слоям и формам человеческого бытия и в перспективе стать связующей нитью для этого мира. Сделать то, что сегодня не удается сделать “по уму”: связать разные культуры, вероисповедания, народы, Запад и Восток, объединить их с помощью той духовной силы, которая сохранила свою действенность в недрах российского сознания. Вероятно, здесь, а не в стремлении догнать Запад по уже изъезженной колее и не в поиске новой великой державности надо искать основы российской национальной идеи. Идеи не на ближайшие десятилетия, а на многие века, идеи, ориентирующейся не на национальные (классовые, конфессиональные и т. п.) различия, а на исходное начало в человеке, только и способное сблизить людей.

Допрос еретика инквизицией

России не нужно соревноваться с Западом на его поле. Западного человека многими столетиями шлифовали, и обезличивающее Средневековье, и беспредельная жестокость монархов, и длительная работа инквизиции с ее нетерпимостью к малейшему свободомыслию, и вековая серость пуританского существования. Такого рода селекционный отбор необходимых рациональной цивилизации человеческих качеств за одно поколение не повторить. Нам нужно использовать то, что мы в себе сохранили, исторически избежав столь чудовищной переделки человека в исполнителя. Долгое иго Золотой Орды на такую селекцию было неспособно. Более того, как внешняя и чуждая сила, оно лишь формировало тягу россиян к свободе. От губительной монаршей селекции россиян спасали наши неподконтрольные кому-либо просторы.