Наука и общество - [6]

Однако именно данная организация постоянно остается вне поля зрения автора статьи. Последствия этого очень легко проследить в предлагаемом Н.Винером «гомеостатическом» описании общественной функции науки.

Лежащий в его основе принцип настолько абстрактен, что ведет к одинаковому описанию совершенно различных типов использования научного знания. Аналогия с механизмом гомеостатического поведения индивида покрывает любой случай эффективного применения рациональных навыков мышления в целях предвидения, оставляя в стороне действительное содержание, фактическую направленность этого предвидения. В самом деле, и в том случае, когда наука используется для анализа последствий применения новой разновидности стратегического оружия, и в том случае, когда она используется для предвидения эффекта, который произведет на покупателя новый рекламный трюк, она, несомненно, остается орудием «гомеостатичного» действия. Но сказали ли мы этим определением хоть что-нибудь о действительном общественном характере данных применений науки, о ее фактической общественной роли? Не выявляя характер материальных связей людей в их отношении к использованию знаний, схема «гомеостазиса» не может объяснить ни того, почему наука оказалась сегодня гигантской разрушительной силой, ни того, почему общество может развиваться стихийно и катастрофично при наличии в XX веке науки – естественной и социальной, – способной формулировать и разрешать самые сложные проблемы практической жизни.

Действительно, вряд ли сегодня нужно доказывать, что наука вообще способна ориентировать людей в отношении достаточно отдаленных последствий предпринятых ими действий. Но совсем другое дело, в каких целях и в каких пределах данное общество использует эту способность, превращается ли она реально в общественную роль науки. Мы, конечно, далеки от мысли, будто проф. Винер не видит, что в обществе, в котором он живет, подобное использование науки подвержено весьма существенным ограничениям.

Однако именно в силу своей абстрактности схема науки, предложенная проф. Винером, легко умещает многие совершенно нерациональные, узкопрагматические, уродливые применения этого наиболее совершенного средства человеческой ориентация. Применяемая во многих частных случаях как средство регуляции человеческих действия, наука в условиях капитализма отнюдь не участвует в регулировании совокупного общественного процесса в целом.

Разумеется, когда руководителям промышленной фирмы необходимо учесть, к каким изменениям в рыночной конъюнктуре может повести сбыт нового товара, они могут обратиться к науке как орудию ориентации. Они, по всей вероятности, будут регулировать свое поведение на рынке в соответствии с добытой таким способом информацией. Но перестает ли от этого сама система хозяйства, основанного на частной собственности, быть стихийной, принципиально нерегулируемой? Становится ли от этого наука орудием хозяйственного планирования, осуществляемого в масштабах всего общества?

Вот как характеризует капиталистическое развитие (рассматриваемое именно под углом зрения господствующего в данном обществе конкретно-исторического типа использования науки) американский экономист А. Баран: «В природе капиталистического строя (и это самая примечательная его особенность) коренится то, что прогрессивное возрастание рациональности может совершаться лишь запутанным и противоречивым образом. Оно, по существу, сводится к росту частичной рациональности и ограничивается рамками отдельных участков, звеньев и аспектов социальной машины. Так, эффективность промышленных и сельскохозяйственных предприятий, рациональность в управлении ими, способы исчисления производственных издержек, цен и прибылей, при посредстве которых регулируется рынок, и т. д. – все это достигло небывалых размеров. Однако рост частичной рациональности не сопровождался соответственным ростом общей рациональности – рациональности самой системы организации и функционирования общества. Более того, общая рациональность социального строя уменьшилась… Достаточно хотя бы указать да контраст между автоматизированной, контролируемой электронными приборами фабрикой и экономикой как целым с ее миллионами безработных и, кроме того, миллионами людей, работа которых бесплодна».

Наука, таким образом, отнюдь не используется капиталистическим обществом как средство рационального регулирования общественного развития в целом. Более того, даже чисто «гомеостатические» по своему характеру исследования (то есть такие случаи применения науки, где она используется уже не просто в форме прямого практического внедрения того или иного открытия в хозяйство, но в качестве орудия ближайшей ориентации и предвидения) прекрасно уживаются со стихийностью, анархичностью, иррациональностью общественного развития.

«Интеллектуальная деятельность, – замечает А. Баран, – все чаще направляется на создание оперативных схем в интересах корпоративного предприятия, все более проникается общим духом калькуляции: превалирующее значение приобретает именно „практический ум“, способный наилучшим образом использовать рыночную ситуацию в борьбе всех против всех. Так… значительная часть математической и статистической изобретательности была превращена в подсобное средство монополистического контроля над рынком и извлечения максимальной прибыли, психология стала проституткой „исследования мотиваций“ и управления людьми».