Научи меня любить - [2]

2

Данилов, маленький городок среди лесов и болот Вологодской области, ничем не отличался от сотни таких же райцентров российской глубинки. Собор, где по праздникам толпились старушки со свечками, краеведческий музей с редкими посетителями, клуб, рынок и два ресторана — вот и все даниловские достопримечательности.

Почему-то судьба распорядилась так, чтобы Лиза появилась на свет в этой глуши. Матери своей она почти не помнила. Только где-то в самых далеких уголках ее памяти мерцало смутное пятно, излучающее теплый свет. Если вглядеться в него внимательнее, можно было различить печальный взгляд больших светлых глаз и руки, безвольно повисшие вдоль тела.

Лизина мама умерла от сердечного приступа, когда девочке не было еще и четырех лет. Ее взяла в свою семью старшая сестра матери — Валентина. Уже потом Лиза поняла, что тетка приняла ее не из любви или хотя бы жалости, а потому что «от людей совестно не подобрать сиротку». О том, что она сирота, Лиза не забывала никогда, вернее ей просто не давали этого забыть.

— Неблагодарная! — шипела на нее тетка, когда девочка, заигравшись, сажала пятно на старенькое платье или разбивала одну из нелепых фарфоровых безделушек, которыми был уставлен весь дом. — Кормишь, одеваешь ее, — неслось вслед убегающей девочке, — а она, гадюка, только вещи портить умеет!

Лиза, глотая слезы, спешила укрыться поскорее от визгливого теткиного голоса и ее злых глаз. Она бежала мимо огородов, через парк, где по вечерам пили мужики, и, наконец, выходила к реке с красивым названием Вереса. Лиза останавливалась, садилась под какое-нибудь дерево, иногда рядом с пасущейся козой, и тихо сама себя утешала. О маме в такие минуты Лиза старалась не думать, чтобы не разрыдаться от жалости к себе и к ней, почему-то оставившей ее у плохих людей.

Нагоревавшись, Лиза успокаивалась, принималась играть с ромашкой или какими-нибудь щепочками, радовалась, глядя, как солнце скользит по воде. Летом здесь было очень красиво, особенно в ясные дни, когда в реке отражались яркая зелень берегов и ослепительно голубое небо.

Зимой все засыпал снег, мороз сковывал реку льдом; теперь здесь, возле крошечных лунок, чернели фигуры рыбаков, до смешного неуклюжие в толстых, ватных одеждах. Дни становились короче, на улице трещал мороз. Лиза сидела дома, жалась к батарее, кутаясь в старый пуховый платок. «Мамин», — откуда-то знала она, хотя ей этого никто не говорил. Лизе вообще никто не рассказывал о ее матери, а сама расспрашивать она боялась. Лишь пользуясь редкими минутами, когда она оставалась дома одна, девочка украдкой доставала из комода толстый альбом в красном плюшевом переплете и, листая твердые страницы серого картона, разглядывала фотографии.

Марина, так звали ее маму, на всех фотографиях держалась в тени. Да и снимков было так мало! Вот она среди школьников, прячется за спинами одноклассников. Вот студентки медучилища в белых халатах, и она единственная, кто не смотрит в объектив. На последней фотографии она вместе с годовалой Лизой. Снимок сделан в городском фотоателье. Лиза сжимает в ручонке старого плюшевого зайчика и испуганно таращит глазки, а Маринин взгляд обращен куда-то в глубь себя.

«О чем она думала тогда?» — гадала Лиза, изо всех сил всматриваясь в худое материнское лицо с тонкими правильными чертами и темными, страдальчески сведенными бровями.

Валентина, Лизина тетка, совсем не была похожа на свою сестру — толстая, крикливая, с носом картошкой и маленькими серыми глазками, уже почти незаметными из-за оплывших щек и нависших белесых бровей. Она работала продавщицей в местном магазине и старалась втихую обвешивать покупателей, которые, между прочим, были ее соседями.

Муж тетки, дядя Коля, тихий мужик с загорелым, обветренным лицом, целыми днями колесил по району на старом, дребезжащем «ЗИЛе», а вечера проводил под ним же, копаясь в моторе. Он почти не разговаривал с женой и молча уходил в гараж, когда та пыталась втянуть его в семейный скандал. По праздникам и в дни получек он пил с мужиками водку, нетвердой, пляшущей походкой возвращался домой. Иногда во дворе натыкался на Лизу, брал ее шершавой рукой за плечо и долго силился что-то сказать. Наконец, собравшись с мыслями, он хрипло произносил:

— Эх, Лизка! Не повезло тебе, доля твоя сиротская. Давай бросим все и уедем отсюда далеко-далеко!.. К этакой матери, — добавлял он и, пошатываясь, уходил в дом.

Их родная дочка, Наташа, выглядела уменьшенной копией матери. Такая же упитанная и вздорная. Лиза спала с ней в одной комнате и прекрасно понимала, что тетка с удовольствием запихнула бы ее в какой-нибудь чулан, если бы только он был. К счастью, они жили в доме со всеми удобствами. Хоть в этом Лизе повезло. Она понимала, что, если бы у них был, как у большинства даниловцев, свой дом, именно ей пришлось бы таскать воду и делать всю прочую тяжелую работу.

Наташку ужасно баловали. Новые вещи покупали только ей. Она была старше Лизы на полтора года и гораздо крупнее ее. Наташка сама решала, что из вещей отдать Лизе, а что еще поносить.

— Вот эту кофту ты можешь взять, все равно у нее локти уже протерлись, — говорила она сестре, и в глазах ее мелькали злые искорки.