Натюрморт из Кардингтон-кресент - [5]

— Да, — ответил Питт и нежно поцеловал ее, затем еще раз, надеясь, что она не станет выспрашивать подробности. Он был измотан за день, да и рассказывать особенно было нечего.

Со временем Шарлотта научилась держать свои мысли при себе, однако сейчас был явно не тот случай. Она со смешанным чувством ужаса и жалости прочитала экстренное приложение к газете, подала мужу ужин, который успел безнадежно остыть, и теперь ожидала, что Томас хотя бы поделится с ней мыслями и ощущениями, которые владели им весь этот день.

— Ты ведь намерен выяснить, кто она такая? — спросила Шарлотта, направляясь в сторону кухни. — Скажи, ты что-нибудь ел сегодня?

— Нет, ничего не ел, — устало признался Питт, шагая за ней следом. — Но не нужно ничего для меня готовить, прошу тебя.

Шарлотта удивленно вздернула брови, но, заметив выражение его лица, промолчала. Из стоявшего на плите чайника вырывались струйки пара.

— Будешь холодную баранину, пикули и свежий хлеб? — нежно спросила она. — Ну, или хотя бы чашку чая выпьешь?

Несмотря на скверное настроение и страшную усталость, Питт улыбнулся. В конце концов, будет легче и приятнее сдаться.

— Да, чаю выпью.

Повесив сюртук на спинку стула, он сел. Шарлотта мгновение помедлила, затем мудро решила, что будет лучше приготовить чай и лишь после этого приступить к разговору.

Через пять минут она подала мужу три ломтя хрустящего хлеба с горкой домашнего чатни[2], — у Шарлотты превосходно получались чатни и джем, — несколько ломтей мяса и чашку дымящегося чая.

Она сдерживала любопытство довольно долго.

— Так ты надеешься выяснить, кто она такая?

— Я сильно в этом сомневаюсь, — ответил ей Питт с набитым ртом.

Шарлотта с тревогой посмотрела на него.

— Неужели никто так и не заявил о ее исчезновении? Блумсбери — вполне приличный район. Если в доме есть горничная, хозяева непременно заметили бы, что она пропала.

Несмотря на шесть лет замужества и расследования, к которым она имела хотя бы мало-мальское отношение, Шарлотта, как и подобает благовоспитанной даме, по-прежнему сохраняла некую девичью наивность, ибо выросла защищенной от суровой действительности и мирских соблазнов. Начать с того, что воспитание Шарлотты неизменно приводило Томаса в благоговейный ужас. Порой она даже раздражала его своей наивностью. Но в большинстве случаев его раздражение растворялось в куда более важных вещах, которые объединяли их, — таких, как смех над абсурдными сторонами жизни, нежность, страсть, гнев по поводу несправедливости.

— Томас!

— Моя дорогая Шарлотта, эта несчастная женщина не обязательно должна быть из Блумсбери. Но даже если это и так, сколько, по-твоему, служанок исчезло по самым разным причинам, от банального воровства до интрижки с хозяином дома? Другие убегают с возлюбленным — по крайней мере, так считается, — либо бесследно растворяются в ночи, захватив с собой фамильное серебро.

— Горничные не такие! — возразила Шарлотта. — Неужели ты не станешь расспрашивать о ней?

— Мы уже расспросили, — устало ответил Питт. Неужели ей невдомек, насколько все это тщетно? Он уже и так сделал все, что в его силах. Неужели она так плохо изучила его за все эти годы?

Шарлотта склонила голову и принялась разглядывать скатерть.

— Прости. Наверное, ты никогда не узнаешь.

— Возможно, — согласился Томас, беря в руки чашку. — Это письмо на каминной полке — оно, случайно, не от Эмили?

— От нее, — подтвердила Шарлотта. Эмили, ее младшая сестра, по мнению родственников, вышла замуж куда удачнее, нежели она сама. — Она сейчас гостит у двоюродной бабушки Веспасии в Кардингтон-кресент.

— Мне казалось, что Веспасия живет в Гэдстон-парк.

— Она там и живет. Сейчас же они все гостят у дяди Юстаса Марча.

Питт простонал. Добавить к этому было нечего. Он испытывал глубокое уважение к элегантной, острой на язычок леди Веспасии Камминг-Гульд. А вот о Юстасе Марче слышал впервые и не испытывал особого желания с ним познакомиться.

— Похоже, ей сейчас плохо. Она ощущает себя несчастной, — продолжила Шарлотта, пытаясь найти у него понимание.

— Бывает. — Томас отвел глаза в сторону, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом, и потянулся за очередным куском хлеба и к плошке с чатни. — Боюсь, мы бессильны что-либо поделать. Я бы осмелился предположить, что ей просто скучно. — На этот раз он посмотрел жене в глаза. — И не вздумай никуда ездить, тем более в Блумсбери, пусть даже с тем, чтобы навестить давнюю подругу, собственную или подругу Эмили. Ты поняла меня, Шарлотта?

— Да, Томас, поняла, — ответила она, глядя ему в глаза. — В любом случае у меня нет знакомых в Блумсбери.

Глава 2

Эмили и впрямь ощущала себя глубоко несчастной, хотя в данный момент была просто обворожительна в шуршащем аквамариновом платье дерзкого, но элегантного покроя и сидела в частной ложе семейства Марчей в театре «Савой». Сегодня давали постановку оперы Гилберта и Салливана[3] «Иоланта», которая ей особенно нравилась. В иные минуты образ странного существа, наполовину человека, наполовину феи, наверняка не оставил бы ее равнодушной. Увы, сегодня ее мысли были заняты другим.

Причина ее подавленного настроения заключалась в следующем: вот уже несколько дней ее муж Джордж даже не пытался скрыть тот факт, что ему куда приятнее проводить время в обществе не ее, Эмили, своей законной супруги, а Сибиллы Марч. Нет, Джордж был неизменно учтив, но учтивость эта была неискренней, механической и потому хуже любой грубости. Грубость хотя бы означала, что он помнит о ней, а не воспринимает как некий смутный, неясный предмет на периферии зрения. Лишь общество Сибиллы возвращало улыбку на его лицо, именно за ней он неотрывно следил взглядом, именно ее слова пробуждали его внимание, именно ее остроумие вызывало у него улыбку.