Натюрморт из Кардингтон-кресент - [2]

— Тогда нам лучше отправиться туда и увидеть все своими глазами, — ответил Томас, не обращая внимания на царивший вокруг него беспорядок. Он даже не стал брать цилиндр, оставив тот висеть на рожке вешалки, куда забросил, придя в свой кабинет утром.

— Совершенно верно, сэр, — ответил Страйп и зашагал следом за Питтом по коридору мимо дежурных констеблей.

Вскоре они вышли на жаркую пыльную улицу. Мимо них прогрохотала колесами пустая двуколка — возница не счел нужным остановиться перед Питтом. Кому нужен клиент со съехавшим набок галстуком и развевающими полами сюртука? Облаченный в синюю форму Страйп тем более не вызвал у него интереса.

Томас сбежал со ступенек крыльца и взмахнул рукой.

— Кэбби! — сердито окликнул он кучера. Гнев в его голосе был адресован не только этому вопиющему пренебрежению к его персоне, но и всем преступлениям в городе, в том числе и тому, расследованием которого он намеревался заняться в самом ближайшем будущем.

Возница натянул вожжи и хмуро оглянулся в его сторону.

— Да, сэр?

— Кладбище церкви Пресвятой Девы Марии, Блумсбери.

Питт забрался в экипаж и открыл дверцу для Страйпа.

— Восточная или западная сторона? — уточнил возница.

— Задние ворота, с другой стороны улицы, — подсказал Страйп.

— Спасибо, — поблагодарил за подсказку Питт. — Поехали!

Кэбби щелкнул кнутом, и экипаж, грохоча колесами, тронулся с места. Ехали молча, каждый был погружен в собственные мысли.

— Вам сюда нужно было, сэр? — наконец с сомнением в голосе уточнил кучер.

— Да, сюда, — ответил Питт, уже заметив кучку людей, окруживших растерянного констебля. Это было ничем не примечательное, довольно убогое пригородное церковное кладбище.

— Что здесь у вас? — строго осведомился Питт.

Констебль, не повернув головы, ткнул локтем в сторону высокой ограды с заостренными прутьями, похожими на копья. Лицо его было бледным, на лбу и щеках блестели крупные капли пота. Вид у него был измученный.

— Верхняя часть женского тела, сэр, — доложил он, сглотнув застрявший в горле комок. — Кошмарное зрелище, сэр. Останки были спрятаны среди кустов.

— Кто обнаружил сверток и когда?

— Некая миссис Эрнестина Пибоди. Она выгуливала своего пекинеса по кличке Кларенс, — ответил констебль и заглянул в записную книжку. Питт прочитал вверх ногами запись: «15 июня 1887 года. 3:25 пополудни. Вызван на церковное кладбище Св. Марии. Женщина в истерике».

— Где она сейчас? — поинтересовался Питт.

— Сидит на скамье в вестибюле церкви. Немного не в себе, сэр. Я сказал ей, что, как только вы поговорите с ней, сэр, она может сразу идти домой. Таково мое мнение, сэр, поскольку нам от нее будет мало пользы.

— Пожалуй, вы правы, — согласился с ним Питт. — Где этот… сверток?

— Там, где я нашел его, сэр. Я больше не прикасался к нему, чтобы убедиться, что ей ничего не примерещилось. Знаете, после стаканчика джина всякое бывает.

Питт подошел к массивным чугунным воротам и проскользнул в небольшую, около фута, щель. Ворота не закрывались — мешал присохший к нижней их части плотный слой грязи. Оказавшись внутри, Томас, не оборачиваясь, зашагал вдоль ограды в направлении зарослей кустарника. Страйп следовал за ним по пятам.

Сверток был квадратной формы, восемнадцать дюймов в поперечнике. Он лежал там, где его оставил Кларенс, содравший с него кусок оберточной бумаги. В образовавшуюся дыру проглядывал кусок похожей на сырое мясо человеческой плоти и несколько дюймов белой кожи, перемазанной кровью. Над свертком уже начали роиться мухи. Питту не нужно было трогать кожу, чтобы понять, что перед ним часть женского торса.

Он поспешно выпрямился. Ему тотчас сделалось дурно, и он испугался, что того и гляди рухнет среди могил без чувств. Он сделал глубокий вдох, затем еще и еще раз. Стоявший рядом Страйп отскочил в сторону, где беднягу вырвало возле надгробия, украшенного каменными херувимами.

Питт какое-то мгновение разглядывал пыльные камни, примятую траву и крошечные желтые пятнышки на листьях лавра, однако затем заставил себя снова повернуться к злосчастному свертку. Следовало изучить ряд подробностей — сорт бумаги и ее цвет, тип бечевки, которым был обвязан сверток, особенности узла. При обращении с веревками и бечевкой люди всегда оставляют свой почерк: затягивают узлы слишком крепко или, наоборот, слабо, делают бант или скользящую петлю, перевязывают узлом каждое пересечение или просто закрепляют петлей. Существовали десятки способов перевязки пакетов и свертков.

Освободив разум от всяких мыслей, Питт опустился на колени, чтобы внимательно осмотреть зловещую находку. Изучив верхнюю часть свертка, он осторожно перевернул его. Бумаги оказалось два слоя, причем сама она была плотная, а с внутренней стороны гладкая, как будто слегка лакированная. В такую бумагу часто заворачивали белье перед отправкой в стирку. Она была прочной и при прикосновении обычно поскрипывала, хотя в данном случае пропиталась кровью и потому не издала ни звука, даже когда Питт развернул сверток. Под ней оказалась еще одна обертка, тоже в два слоя, из коричневой промасленной кухонной бумаги, какой обычно пользуются мясники. Чьи бы руки ни произвели этот жуткий сверток, человек этот явно рассчитывал на то, что бумага не размокнет от крови. Бечевка оказалась необычной — грубый мохнатый шпагат, скорее желтоватый, нежели белый. Злоумышленник дважды перетягивал сверток вдоль и поперек; на каждом пересечении тот был перевязан узлом и затянут петлей с двумя чуть разлохмаченными кончиками, каждый примерно в пару дюймов длиной. Питт вытащил записную книжку и занес в нее сведения о находке, понимая, что иначе все забудет. По крайней мере, постарается выкинуть из памяти все. Если сможет.