Natura bestiarum - [81]

— Скоро светает, и проснутся хозяева, — заметил Бруно настойчиво, и охотник нехотя кивнул:

— Хорошо. Поднимай остальных. Торгаш с парнем потащат тело, Молот Ведьм со мной в охране, фон Зайденберга оставим здесь.

— А я?

— А ты будешь надзирать за ним — мало ли, что еще ему взбредет в голову.

— Он прав, — подтвердил Курт, когда помощник вопросительно взглянул на него. — Кроме того, надо оставить здесь хоть одного лояльного человека, ибо все прочие нет-нет, да и скатываются к нехорошей идее затеять бунт. Будешь присматривать за ними, не то, боюсь, им может придти в голову запереть за нами дверь и больше ее не открывать; не поворачивайся спиной.

— К кому?

— Ко всем. Любой здесь может внезапно понять, что мы ему не нравимся. Любой, — повторил он с нажимом. — Это — понятно?

— Вполне, — отозвался помощник недовольно, и Курт кивнул:

— Хорошо. Давай по комнатам. Пусть спускаются.

***

Мужская часть населения их маленькой крепости собралась в трапезном зале нескоро и безмолвно, косясь друг на друга и на укрытое тело Вольфа, и к идее покинуть стены трактира отнеслась без особенного воодушевления. Возражать, однако, никто не пытался, воспринимая мысль о дальнейшем соседстве с убитым еще более прохладно.

Альфред Велле явился, когда укутанное в полотно тело подтащили к порогу. В гробовой, какой-то неловкой тишине трактирщик приблизился к мертвому сыну, остановившись над ним, помедлил и отвернулся, так и не прикоснувшись и не взглянув на лицо.

— Будут пожелания касательно завтрака? — спросил он ровно, не глядя ни на кого.

— Ничего крепче пива, — во все той же тишине произнес Курт категорично. — Из пищи — что-нибудь, что можно съесть немного и насытиться быстро, но не до тяжести. Мальчишки с матерью это тоже касается. Не скупись.

— Уже ни к чему, — равнодушно отозвался Велле, уходя к кухне. — Снявши голову, майстер инквизитор, по волосам не плачут.

— По истине и по суду навел Ты все это на нас за грехи наши, — вздохнул торговец сокрушенно, и Карл Штефан зло поджал губы, бормотнув что-то неразборчивое.

— Говори за себя, — посоветовал фон Зайденберг с подчеркнутым спокойствием.

— Не скажете же вы, что не грешны?

— Довольно, — одернул Курт и кивнул рыцарю. — Отодвинете засов и откроете дверь. Закроете ее за нами и запрете снова. На стук, крики и стоны — не открывать, отопрете, только если услышите голос кого-то из нас.

— Это еще почему? — возмутился неудачливый любовник. — А если эти твари еще там, если они меня ранят, если я доберусь до двери из последних сил и просто не смогу ничего сказать? Меня оставят там издыхать?

— Если тебя ранит одна из тварей, тебе и без того конец, — заметил Бруно. — Помнишь, что было сказано? Небольшая царапина, полученная от них — это в любом случае заражение крови и смерть.

— Сейчас никому из нас это не грозит, — возразил охотник. — Сейчас они люди. Однако это не значит, что, если они впрямь еще здесь, ожидать от них неприятностей не надо, посему по сторонам смотрит не только охрана. Все меня поняли?

— Что там можно увидеть, в такой пурге? Не околеть бы — и то хорошо.

— Вот, — все так же тихо, как и прежде, произнес Альфред Велле, снова приблизившись и протянув парню дубленую шубу сына. — Держи. Ему она теперь не понадобится.

Тот дрогнул губами, неуклюже приняв подношение, и, влезши в рукава, выговорил, не глядя на хозяина:

— Ну, спасибо…

— Ладно, — решительно отмахнулся Ван Ален. — Довольно разговоров. Выходим. Все готовы?

— Нет, — буркнул Карл Штефан, берясь за край полотна с телом убитого. — Но кого это волнует.

— Вперед, — скомандовал Курт, и рыцарь, вздохнув, с натугой сдвинул тяжелый засов в сторону.

Внутрь трактира шлепнулся огромный пласт сугроба, прежде подпираемого дверью, и в снегу Курт утонул почти по бедра, слабо видя различие меж белым ковром под ногами и белым воздухом вокруг себя. В эту взвесь за порогом он шагнул, словно в воду — черствую, колючую холодную воду; ветер и сугробы сковывали движения, в капюшон фельдрока, сброшенный на спину, дабы не мешать обзору, как в мешок, сыпался снег, царапая лицо и слепя глаза. Ладони, держащие меч, уже через считанные мгновения оледенели так, что рукоять почти не чувствовалась, лишь тяжесть, пригибающая руки к земле, давала понять, что оружие все еще в них.

— Господи, — криком прохрипел Карл Штефан, едва двигаясь в глубоком снегу, согнувшись пополам. — Можно же было просто выложить его за дверь!

— Идиот! — прошипел охотник, развернувшись к нему так, что острие его железного клинка почти уткнулось в лицо парню. — Крикни погромче — по-моему, они тебя плохо слышат!

— Да никого здесь нет! — зло отозвался тот. — Только мы и этот чертов труп!

— Двигай копытами пошустрей, — приказал Ван Ален жестко, — или за дверью окажешься ты.

Курт молча приподнял клинок, плашмя хлопнув Штефана по спине, и тот, одарив его недобрым взглядом, перехватил полотно поудобнее, зашагав дальше.

Слепяще-белый ковер укрыл все вокруг, спрятав от взора остатки каменной стены и изменив окружающий мир до неузнаваемости; темная туша конюшни виделась сквозь занавесь метели едва-едва, перестроенная башня в отдалении не различалась вовсе, и, не будь сарай, исполняющий сейчас роль мертвецкой, так близко, по пути к нему вполне можно было бы заплутать. До двери, запертой на висячий замок, в другие дни наверняка можно было дойти менее чем за полминуты, однако сейчас путешествие к месту назначения заняло, казалось, вечность. Створу пришлось еще долго откапывать, в скважину замка набился снег, масло в механизме смерзлось, и запоздало подумалось, что надо было прихватить с собою кипятка в какой-нибудь бутыли. На то, чтобы отпереть дверь, ушло не меньше двух минут, и дужка, нехотя клацнув, выскочила, когда Курт уже готов был, на все плюнув, попросту сбить замок вовсе.