Наташа и Марсель - [62]

После боя мы обступили Гришу, а он, возбужденный, с лихорадочно блестящими глазами, произнес:

— Закурить бы…

Ему протянули сразу несколько кисетов.

С того дня Григорий Васунг избавился от капиталистической привычки. Ходил он, расправив плечи, с гордо поднятой головой.

* * *

Сегодня на полях и в лесах вокруг Шадрицы мирная тишина. Вряд ли молодые жители этой деревни могут представить, что в сорок первом здесь горела земля, сотрясались взрывами лесные чащи, плавился металл…

В тот сентябрь я видел из своего окопа за околицей истерзанное разрывами поле и сгоревшие на нем вражеские танки. Издалека они не казались такими грозными, как вблизи, когда в чадном грохоте шли на наши позиции. Между танками лежали трупы фашистов.

Наш полк отошел из Шадрицы ночью и снова занял позиции на господствующей высоте и ближних подступах к ней. Нет, гитлеровцы не ворвались в деревню на плечах наших бегущих воинов — мы отбили вражеские атаки все до одной и отошли по приказу: противник накануне обошел наш левый фланг, а Шадрица находилась в низине и простреливалась сверху прицельным огнем. Во избежание ненужных потерь нам приказали отойти на более выгодные позиции. Пускай всего на несколько километров, но мы отступили.

Отступление… Тяжелое это и болезненное, как рана, слово, против которого протестует сознание любого солдата. Уходя из Шадрицы, даже сквозь тьму и дождь осенней ночи мы ощущали на себе взгляды оставшихся жителей.

…Как правило, гитлеровцы придерживались своего распорядка: воевать только днем да к тому же еще в строго установленные часы, а по ночам отсыпаться в теплых хатах. Мы же ночными вылазками не только лишали неприятеля отдыха и покоя, но и наносили ему чувствительные потери.

С наступлением темноты гитлеровцы стали минировать подступы к своим позициям, но это не помогало: наши саперы научились делать проходы в заграждениях.

В дождливую сентябрьскую ночь противник подготовил неприятный сюрприз: когда мы почти уже преодолели поле, разделяющее нас и врага, в небо, шипя, поползли десятки ракет. Впереди замелькали вспышки выстрелов, к нам потянулись нити трассирующих пуль, и никто не знал, погаснут они в промокшей земле или в ком-нибудь из нас.

Освещенные матовым светом ракет, мы превратились в мишени, а враг оставался невидимым в темноте и диктовал условия боя.

Мой взвод вгрызся в мокрую землю. Ударили по врагу «максимы»; скороговорка их очередей придала нам уверенность.

Конец того ночного боя, к счастью, оказался не таким, как предполагали гитлеровцы. Командир батальона поднял роты в атаку, мы сблизились с противником и сломили его сопротивление.

Красивый он был человек, наш комбат Петр Игнатович Борисенко, умел найти путь к сердцу любого солдата и командира! Я благодарен комбату за военную науку, за мудрые житейские уроки. Беззаветно храбрый, прямой и честный, он приучал нас к дисциплине и организованности, умению владеть собой в любой, самой сложной обстановке. Постоянно воспитывал в нас разумную инициативу и умение беспрекословно подчиняться приказу, без чего невозможно овладеть искусством повелевать и побеждать. Эти качества, приобретенные на фронте, очень пригодились мне в жизни.

* * *

В последних числах сентября на нашем участке обороны установилось затишье: немецко-фашистская группа армий «Центр» закончила приготовления к операции «Тайфун», конечной целью которой ставился захват Москвы.

Одна из стрел на картах плана операции «Тайфун», определяющая направление главного удара, была нацелена на боевые порядки 298-й стрелковой дивизии, которая прикрывала дальние подступы к железнодорожному узлу Хутор Михайловский.

К этому времени наша дивизия была значительно ослаблена потерями в тяжелых сентябрьских боях. В моем пулеметном взводе, например, уцелели половина бойцов и два «максима»…

Утро тридцатого сентября — сто первого дня войны — выдалось туманным. Холодная сырость пробирала до костей, и я основательно продрог.

Едва туман рассеялся, в стылом небе появились «юнкерсы». Черные разрывы вскинулись по нашей обороне и воздух наполнился вяжущим запахом взрывчатки. Потом на нас двинулись танки, сопровождаемые густыми цепями автоматчиков.

Танки лезли напролом. Несколько их уже горело или дымилось, но некоторые все же добрались до наших окопов. Мы встретили их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. События понеслись вскачь: атаки, стоны раненых, хриплые команды и снова атаки…

До ночи полосу нашей обороны рвали фашистские снаряды, мины, бомбы, кромсали танковые гусеницы, прошивали очереди простых и трассирующих пуль, топтали кованые, на металлических шипах, сапоги. Мы держали оборону, пока были человеческие возможности и сверх этих возможностей. Вспоминать это с деталями и подробностями тяжело.

Сегодня на местах, овеянных славой сражений, стоят памятники и монументы, в городах горит Вечный огонь. А я бы ставил памятники и зажигал Вечный огонь и там, где наши люди умирали в безвестности, в окружении, в отступлении, где они героически погибали под напором превосходящих сил противника. Ведь победа складывается не только из подвигов в наступлении, но из стойкости каждого в отступлении, в беде!