Наташа и будущее - [32]

Вслух она спросила: —Тогда отдаю ключ-карту и уходим?

— Наташа, спасибо тебе огромное. Раньше я только читал о Антарске и смотрел голофильмы. Но вот так, дотронуться до чего-то сделанного на стройке. Теперь Антарск стал для меня более настоящим. Чем-то, что можно потрогать. Более близким.

Искренняя благодарность всегда смущает. Ташка схватила Петра за локоть и вытащила в коридор. Прощаясь Соколова заговорщицки подмигнула Ташка, а та показала в ответ кулак. Катя заливисто рассмеялась. Ей, практически утверждённому бойцу красной армии, члену одного из отрядов истребителей киборгов были смешны детские Ташкины кулачки.

Город сиял как могут сиять огромные мегаполисы. Колоссы высокоэтажных домов светились изнутри. Свет пробивался через каждое окно, проходя через поляризованные стёкла разлагался на спектр. Окна сияли синим, красным, золотым, серебряным, зелёным и цветом оранжево-коричневой кожуры модик-апельсинов. Словно фонтаны изливали потоки света фонари. По стенам, а в иных местах, где тротуар был заменён прочным пластиком с зашитыми внутри процессорами и соответствующей периферией — порхали нарисованные бабочки. Огненный контур, внутри темнота, золотисто-оранжевые контуры крыльев. Слетающие с крыльев нарисованные искры гасли не долетая до земли. Было настолько красиво, что захватывало дух. К сожалению большинство горожан привыкли к постоянно окружающей их красоте и перестали обращать внимание. Тысячи тысяч ног ходили по огненным бабочкам. Конечно программным сущностям от того, что поверх их нарисованных интерфейсов ступил чей-то ботинок не холодно не жарко. Но ведь они летали и роняли искры только для того, чтобы люди смотрели на них и становились немного добрее и смелее. Разве не для этого нужна красота?

На стенах домов, как на огромных панно, плавно сменяли друг друга нарисованные скупыми штрихами человеческие лица. И под каждым имя и совсем краткое описание. Что был за человек, что сделал. За что его должны помнить люди.

По другим стенам бежали строчки глупых или напротив, очень даже неплохих, стихов. Они не повторялись. Когда кто-то в городе писал стихи они появлялись на стенах. Держались какое-то время и навсегда исчезали. И чтобы стены не пустовали приходилось снова искать рифму и работать над собой, работать как механик над машиной, как садовник над цветком, как спортсмен в спортзале. Разве не для этого нужны юным авторам их детские, наивные, но не смешные, стихи?

Вечером на улицах людей больше чем в какое-либо другое время суток. Словосочетание «очень много» даёт лишь отдалённое представление. Практически никто не сидит дома. И даже домоседы или погрузившиеся с головой в работу вечерним временем выбираются, чтобы поужинать в столовой-общепите. Искусство кулинарии впору вносить в красную книгу. Автоповара нанесли по нему первый удар. А второй добавили общественные столовые. В конце концов сдались последние гурманы и потянулись в столовые, где промышленным способом, как на заводе, но под управлением живых, человеческих рук люди готовили еду для людей. Не космонавты, не политики, не учёные, не солдаты и даже не художники (хотя отчасти художники). Кто скажет, что их работа менее важна или менее ответственна?

Вечером по улицам Новосибирска ходит множество влюблённых парочек. Существуют специальные районы и зоны, куда, по молчаливому соглашению, стараются не заходить праздношатающиеся опасаясь помешать выражению чужих чувств.

Ташка и Пётр шли по улице Бойко, ведущую от школы к библиотеке где на хрупких, бумажных носителях, хранилась информация дошедшая до нашего времени с древних веков. При наличии сети и общедоступных банков данных в библиотеке сидели только археологи, специалисты по древней литературе и те странные личности, кто любит вдыхать запах старых книг и одев защитные перчатки, осторожно, за краешек, перелистывать страницы. Таких было немного. И уж тем более вечером не нашлось никого спешащего погрузиться в затхлый мир старых книг. Улица была полупуста. Несколько человек торопились по своим делам. Кто-то шёл навстречу. Другой двигался тем же курсом, что и Ташка с Петькой. Обгонял их. Или они обгоняли, хотя особенно не торопились. Но видимо тот гражданин торопился ещё меньше чем они. Он стоял у стены, молчаливый, строгий, из под капюшона выбивались рыжие волосы и читал чьи-то стихи выписанные огненными буквами.

Из под ног вылетела огненная бабочка, но Ташка не обратила на неё внимание. Сначала она как будто погрузилась в собственные мысли, потом вынырнула и вдруг спросила: —Петь, у вас уже начались уроки сексуального образования?

Мальчишка скривился.

— Не любишь? — догадалась Ташка.

— Феномеменальная глупость! — принялся рассказывать мальчишка — Особенно там, где надо целоваться. Ребята говорят будто это здорово. Девчонки молчат, хихикают, но тоже понятно, что им по крайней мере не неприятно. А я вечно стою как дурак с деревянными губами и не могу понять, что в этом хорошего. Странно думать, что способность ощущать вкус сможет это изменить. Ты наверное тоже через это проходила, Наташа?

Ташка кивнула. Но если на чистоту, то у неё была другая проблема. Хилое тело подростка не успевало за быстро развивающимся разумом. Школьный доктор запрещала Ташке участвовать в некоторых практических занятиях вместе со старшеклассниками. И если вас когда-нибудь спросят «какое самое глупое и дурацкое занятие вы знаете?». Можете смело отвечать: нет ничего более глупого, чем сидеть в коридоре, пытаясь делать домашнее задание или читать «основы алгоритмистики», когда в классе проходит урок сексуального воспитания. А потом ещё приходится делать вид будто ничего особенного не произошло. Злиться на Соколову и ещё выше задирать нос потому, что не можешь придумать никакой иной линии поведения.