Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - [152]

Обществу того времени приходилось считаться с великими противоречиями развития. Люди ловкие, умевшие войти в доверие к Петру искусно приспосабливались к обстоятельствам.

По молодости лет Пётр не замечал притворства и хитростей. Чтобы ближники говорили ему неправду? Это было делом нестаточным. Но, может быть, для него это было и к лучшему. Круг своих людей становился теснее, а это придавало Петру уверенности в своих действиях.

И как же радовался этому молодой царь! Друзья значили для него больше, чем родственники.

Князь Ромодановский понимал это. Он начал чаще и внимательнее прислушиваться к тому, что говорила Наталья Кирилловна. Хитрый «монстра» раньше других учуял какие-то перемены в её поведении и сделал свои выводы.

Рассчитывая выпытать что-то у самого Петра, князь Фёдор Юрьевич решил затеять с ним разговор:

   — Государь, ты ныне едешь с матушкой к Лефорту?

   — Откуда сведки? — быстро спросил Пётр.

   — Государыня говорила мне, что будет у Лефорта. Звала с собой.

   — Или матушка не ведает, что ты не любишь Лефорта? — с порывистой откровенностью осведомился Пётр.

   — Э, государь! Вижу, давно мы с тобой не толковали о самом знатном иноземце. Знав его хорошенько, я стал почитать его как достойного и умнейшего человека.

Пётр был так безоглядно доверчив, что не заметил насмешки в хитровато скошенных рачьих глазах князя. Между тем Ромодановский продолжал:

   — А допрежь того мы заедем к Анне Монс. Государыня хочет поблагодарить её за подарок — бельишко новорождённому царевичу Алексею.

Маленькое круглое лицо Петра выразило изумление, глаза потемнели от внезапного волнения. Вдруг вспыхнула надежда. Ужели матушка признала Анхен? Видимо, так, иначе отчего бы та осмелела? Но тут же его встревожило соображение: да зачем же матушке понадобилось ехать самой? И он со свойственной ему горячностью выразил свои сомнения:

   — Скажи, однако, князь, почто матушка сама хлопочет о подарке? Мне-то сподручнее было бы завезти подарок для Анхен.

Чувствуя, что здесь что-то затевается, Пётр с раздражением кусал заусенцы.

   — Сам рассуди, государь. Матушка на добро тебе хлопочет, чтобы длинные языки не чинили тебе досады, — возразил князь.

   — Длинные языки я и сам могу укоротить, — резко вскинулся Пётр.

   — Ты всё можешь, государь, окромя одного: укоротить язык царю Ивану. Сам знаешь, сколь нелюба ему Немецкая слобода. А за ним и другие вторят о том же.

Лицо Петра перекосилось от злобы.

   — Какой он царь — сын Милославской!

   — Не гневи себя, государь, понапрасну. В глазах людей царь Иван — помазанник Божий.

Пётр понемногу сдавался. Он понимал, что Ромодановскому не к лицу принижать Ивана, хоть он и сын Милославской, ибо князь находился с ним в свойстве.

Предположение Ромодановского, что царица Наталья поехала в Немецкую слободу, озабоченная пересудами о сыне, было верно лишь отчасти. С разными пересудами Наталья Кирилловна мало считалась, тем более теперь, когда главный её враг Софья была в монастыре. Казалось, что в эти дни она была чужда всякой суеты, не принимала вестей, кои ей приносили, не слушала шепотков. Жила какими-то своими соображениями.

И никто не знал, что было у неё на душе.

Наталья Кирилловна была женщиной сильных страстей, и лишь немногие могли догадываться, что у неё была тайная личная жизнь. Кажется, один только брат Лёвушка, которому она доверяла более других, мог сообразить, что ныне его сестрица-государыня влюблена, ибо это было естественное состояние её души. Ей постоянно кто-то нравился, но эти её чувства носили обычно кратковременный характер. Борьба за власть заставляла её забывать о личном.

Но прожить ли без любви такой горячей и страстной натуре? На этот раз предметом увлечения Натальи Кирилловны был Лефорт. Встречались они редко, и царице Наталье нравилось, что отношения их были чистыми, и она втайне гордилась этим. Да, в её жизни было много и житейских бурь, и любовных потрясений. Жизнь её была жизнью сердца. Её воспоминания сохранили много любовных радостей. Были и горести, но она не могла бы вспомнить ни одного дня в своей жизни, которого надо было бы стыдиться. Был риск, была опасность скандала, но стыда не было. Злые языки говорили, будто она жила в грехе. Ложь сие! Да, сердце её всегда искало любви, но жила она упованием на Бога и никогда не забывала исповедаться Всевышнему в своих грехах.

Так и с Лефортом. И всё ж не так.

Всё началось с того момента, когда после живой беседы с Лефортом она сказала себе: «Я понимаю, почему и за что Петруша полюбил его. Какой же он милый, этот Франц Яковлевич! Говоря с ним, всякую минуту чувствуешь, что всё в нём в согласии с тобой — голос, глаза, речи». Казалось, что даже в мелочах между ними нет различий. Оба любили тушенную в соке утку и чтобы непременно запивать пивом. Оба любили кататься на лодке и не любили танцевать. И никаких грубых удовольствий: тихая беседа, весёлые насмешки над тем, что покажется смешным. Наталья сияла от радости, чувствуя, что нравится Лефорту, что его бархатные глаза смотрят на неё ласково.

И действительно, наскучив попойками и шумными разговорами кутил, Лефорт охотно слушал речи царицы Натальи, уместно вставлял в них своё слово. Его забавляла эта безгрешная любовь, но и льстила ему. Кто бы мог похвалиться такой привязанностью гордой властолюбивой государыни! Он знал, что именно ей обязан возведением дворца, перестройкой своего двора и многими роскошествами в своей жизни. Кому же неведомо, что хозяйкой царской казны была она, Наталья Кирилловна...