Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности - [28]

Да, Пушкин, безусловно, не являлся тем «милым парнем», с которым жена могла чувствовать себя всегда спокойной и уверенной. Княгине Вере Вяземской запомнился такой случай. Натали рассказывала ей, как напугал ее муж, ушедши гулять и возвратившись домой только на третьи сутки. Оказалось, что он встретился с дворцовыми ламповщиками, которые отвозили из Царского Села на починку в Петербург подсвечники и лампы, разговорился с ними и добрался с ними до Петербурга, где и заночевал.

Сильное раздражение часто нападало на Пушкина при денежных затруднениях. Все время приходилось думать о постоянном заработке. Он мог зарабатывать на жизнь только литературным трудом. Перед женитьбой он уже написал Бенкендорфу: «…Мне не может подойти подчиненная должность, какую только я могу занять по своему чину. Такая служба отвлекла бы меня от литературных занятий, которые дают мне средства к жизни, и доставила бы мне лишь бесцельные и бесполезные неприятности…» Спустя полтора года Пушкин вновь обратился к графу Бенкендорфу — посреднику между поэтом и царем.

«…С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, и которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению.

Более соответствовало бы моим занятиям и склонностям дозволение заняться историческими изысканиями в наших архивах и библиотеках. Не смею и не желаю взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина; но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III».

Просьба была принята благосклонно, и уже в июле Пушкин сообщает Плетневу: «.. Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: «Раз он женат и небогат, надо дать ему средства к жизни». Ей-богу, он очень со мною мил…»

Каких земных благ еще можно было желать! Красавица-жена, любимая и преданная, благоволение императора, предвкушение серьезной и интересной работы, великие друзья, поэтическое призвание и слава на сем необыкновенном поприще… Для смиренного человека одного из этих даров было бы достаточно, чтобы сделаться благодарным судьбе навеки. Пушкин никогда не был доволен своим положением. Теперь ему хотелось, чтобы Натали заблистала посреди звезд первой величины в «высшем свете», будто кто-то настойчиво призывал Пушкина превратить свое семейное благополучие в ходовой товар на публичной «ярмарке тщеславия».

Императрица сказала своей фрейлине про Натали: «Она похожа на героиню романа, она красива, и у нее детское лицо».

Александра Федоровна словно заглянула в будущее Натали. В самом деле, слишком приметна была она и как жена гениального поэта, и как одна из красивейших русских женщин. Малейшую оплошность, неверный шаг сразу замечали, и восхищение немедленно сменялось завистливым осуждением, как водится — несправедливым… Только на людях можно было стать «героиней романа». Семейный круг защитил бы Натали от «мнений света», который желал приручить скромницу…

«Четвертого дни воспользовался снятием карантина в Царском Селе, чтобы повидаться с Ташей. Я видел также Александра Сергеевича; между ими царствует большая дружба и согласие. Таша обожает своего мужа, который также ее любит, дай Бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушилось. Они думают переехать в Петербург в октябре, а между тем ищут квартиру» (Дмитрий Николаевич Гончаров — деду Афанасию Николаевичу 24 сентября 1831 г.).

«Женщина, наиболее здесь модная…»

Пушкин часто переменял квартиры. Прибыв из Царского Села в Петербург, он съехал с квартиры почти тотчас же, как нанял — его не устроил этаж. Супруги поселились на Галерной в доме Брискора. Эту квартиру, видимо, подыскал брат Натали Дмитрий Николаевич, который жил на той же улице. Дом был сквозной на Английскую набережную, рядом с ним помещался морской штаб. За наем платили 2500 рублей.

«Моя невестка беременна, но этого еще не видно; она прекрасна и очень мила» (О. С. Павлищева — мужу 23 октября 1831 г.).

Именно к этому периоду относится воспоминание О. Н. Смирновой-Россет, которая как будто специально записывала для потомства эпизоды, которые рисуют Натали взбалмошной и капризной, но не выставляла причину того: молодая женщина уже ждала ребенка…

«Отец (Смирновой. — Н. Г.) рассказывал мне, что как-то вечером, осенью, Пушкин, прислушиваясь к завыванию ветра, вздохнул и сказал: «Как хорошо бы теперь быть в Михайловском! Нигде мне так хорошо не пишется, как осенью в деревне. Что бы нам поехать туда!» У моего отца было имение в Псковской губернии, и он собирался туда для охоты. Он стал звать Пушкина ехать с ним вместе. Услыхав этот разговор, Пушкина воскликнула: «Восхитительное местопребывание! Слушать завывание ветра, бой часов и вытье волков. Ты с ума сошел!» И она залилась слезами, к крайнему изумлению моих родителей. Пушкин успокоил ее, говоря, что он только пошутил, что он устоит от искушения и против искусителя (отца моего). Тем не менее Пушкина еще некоторое время дулась на моего отца, упрекая его, что он внушает сумасбродные мысли ее супругу».