Настя - [20]

Иванова хмыкнула:

– Я вас туда позвала, а не вы сами пошли, поэтому это будут мои проблемы, а не ваши.

На втором этаже я с некоторым недоумением рассматривала висящие на стенах картины, цветочные горшки, расставленные по подоконникам, всякие скатерти на журнальных столиках, вазочки и салфеточки под ними. Я понюхала большие жёлтые цветы, они оказались искусственными.

Здесь было в меру уютно. Говоря В МЕРУ я имею в виду, что точно такой же уют можно обнаружить в любой уважающей себя гостинице, но никак не в жилом помещении, где обитают постоянно.

Когда я присмотрелась повнимательнее, то поняла, что порядок был наведён наспех: под тумбочками оказались свежие разводы от мокрых тряпок, кое-где по укромным углам валялись забытые ненужные мелочи вроде расчёсок и блокнотиков. Мне удалось даже отыскать кристалл с какими-то древними фильмами. Его я оставила для себя, полагая, что прошлому владельцу он вряд ли понадобится.

Потом я начала осматривать комнаты, которых всего оказалось двадцать, нас – тридцать девять. Арифметика более чем простая: по два человека в комнате.

Если у меня раньше и были какие-нибудь подозрения, то сейчас я окончательно убедилась в том, что теперь это здание – полностью наше. А до этого в нём жил тот курс, который сейчас стал вторым. Слишком много тут было всего такого, что безоговорочно на это указывало.

Сразу вспомнилась надпись "ПЕРВЫЙ КУРС" на входных дверях. Теперь понятно, почему она такая статичная. В самом деле, зачем её перевешивать, если на следующий год мы переедем в здание второго курса, наверное, более благоустроенное, чем это, а на наше место снова въедут первоклашки?

Ребята бродили по второму этажу, громко разговаривая между собой.

– Тут пищевик старый! – С негодованием выпалил мальчишка, выбегая из одной комнаты и вбегая в следующую.

Рядом со мной распахнулась ещё одна дверь. Оттуда вышла полная светловолосая девочка.

– Тоже мне, – объяснила она, ни к кому особенно не обращаясь, – нашли дуру.

– Что? – Не поняла я, подумав, что девочка говорит мне.

– Прямо под окном волейбольная площадка. Это мне, значит, пять лет слушать, как они по мячу бьют? – И ничтоже сумняшеся вошла в комнату напротив.

Я уселась на большой диван, стоящий между двумя, висящими на стене зеркалами, попрыгала, сидя, пробуя крепость натянутой кожи. И диван самый настоящий, старинный, без дураков. Красивый, удобный и, судя по всему, очень дорогой. Хорошо всё-таки здесь!

Вдруг откуда-то появился Никита, невозмутимо уселся рядом.

– О, ты тут? Уже выбрала, где будешь жить?

– Да нет, я подожду, если где-нибудь место останется… Не хочу бегать вместе со всеми.

– Правильно, что не хочешь! – Иванова устроилась с другой стороны. Я даже вздрогнула от неожиданности, из воздуха она материализовалась, что ли?

Так близко я видела дочь Сенатора впервые. На меня пахнуло каким-то сложным, едва уловимым ароматом, это были то ли какие-то пряности, то ли очень хороший дезодорант. Я невольно отодвинулась.

– Не бойся, я не кусаюсь, – хмыкнула та.

– Я не боюсь.

Сейчас я вспоминаю всё это с улыбкой, но тогда, вынуждена признаться, голос мой дрожал, словно я зачитывала собственный смертный приговор.

Девочка смотрела на меня, я – на неё. Глаза у неё оказались серыми, пытливыми, очень внимательными, губы кривились в тонкой усмешке.

– А мне почему-то кажется, что ты от меня в ужасе. Хочешь жить со мной в одной комнате?

Я опешила и не нашлась, что ответить. И, само собой, жутко покраснела.

А ещё я не поверила, что вопрос задан серьёзно. И где-то в подсознании подумала, что может сейчас идёт какая-то проверка. А стоит мне только согласиться…

Всё это проскочило в подсознании, почти не задерживаясь. Какая ещё проверка? Разве Иванова вместе со всеми не бегала, разыскивая нужный холл, разве она на общих основаниях не получала карточку?

Я едва смогла прошептать:

– А почему ты со мной хочешь?

– Ты не вредина.

– С чего ты взяла? – Я впервые обратилась к ней. Обратилась на "ты", и после этого даже нашла в себе силы улыбнуться.

– Ты краснеть умеешь, – дружелюбно пояснила Иванова. – И симпатичная, с тобой приятно будет в одной комнате жить. Ну?

Никита с интересом прислушивался к нашему разговору.

– Ты думаешь, нам разрешат?

Моя собеседница хмыкнула:

– Ты вообще, с какой планеты к нам? Не знаешь, кто я такая? Или до сих пор думаешь, что придёт какой-нибудь добренький дядечка и что-нибудь посмеет мне сказать? Хватит, уже приходил.

Я взглянула на мальчика, словно ждала, словно ждала от него подсказки, что нужно делать. Он едва заметно передёрнул плечами с видом, что, мол, я, разбирайся сама. От Ивановой наш безмолвный диалог не укрылся.

– Это твой брат? – Поинтересовалась она.

– У тебя в школе был "этикет"? – Спросил у неё Никита, поднимаясь со своего места.

– Был. И что?

– Пора бы знать, что в присутствии какого-нибудь человека невежливо говорить об этом человеке в третьем лице.

И ушёл.

Это называется "поставить на место".

Я бы на месте моей будущей соседке по комнаты умерла со стыда, та только слегка порозовела.

Да, не сошлись ребята характерами, что тут ещё можно сказать. Точнее, слишком уж сошлись, а теперь отталкиваются друг от друга словно два одноимённых полюса в магните.