Насты - [16]

– Вчера мы провели еще одну акцию. Система получила удар… Крохотный, конечно, комариный, но когда комаров становится много, даже слон озвереет. К нам прямо в разгар акции присоединился Валентин… Люська, кончай строить ему глазки.

Валентин поднялся и поклонился, хотя его не знает только Гаврик.

– Если мне будет позволено сказать, – произнес он застенчиво, – я бы хотел процитировать слова величайшего философа, отца церкви… Аврелия Августина, признанного церковью святым.

Все молчали ошарашенно, Валентин совсем не вписывается обликом и сдержанными манерами в нашу компашку, а уж когда заговорил про какого-то святого, да еще отца церкви…

– Его слова вообще-то можно поместить в рамочку, – продолжал Валентин, – и повесить на самом видном месте…

Данил буркнул враждебно:

– Да что он сказал такого?

– Он сказал, – ответил Валентин торжественно и почтительно, – слушайте и запоминайте: «Мне и распутничать нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. Не порок ли заслуживает порицания? А я, боясь порицания, становился порочнее, и если не было проступка, в котором мог бы я сравняться с другими негодяями, то я сочинял, что мною сделано то, чего я в действительности не делал, лишь бы меня не презирали за мою невинность». Да-да, эти слова принадлежат великому Аврелию Августину. Святому!

Глава 7

В ошарашенной и затянувшейся тишине из ладони Грекора выпала банка пива и со звоном покатилась по бетонному полу. Он с руганью бросился ее ловить, остальные задвигались, заговорили, заулыбались, хотя морды куда уж обалделее.

– Сделаем, – пообещал я.

– Я распечатаю, – пообещал Валентин. – У нас цветной принтер. Так что, я бы сказал, срать в лифтах и на лестнице – это лишь самая заметная часть вашей деятельности!

Грекору показалось, что это критика нашей деятельности, нахмурился и сказал ворчливо:

– Ломать павильоны, вспарывать сиденья в электричке – тоже еще как заметно!

– Я о другом…

– Ну?

– А если, – сказал Валентин, – взять высокие технологии?.. Баймы дают простор для паровозения или ганкерства, для подстав, инет и мобильники – для спама, а все вместе – для такого срача и троллизма, обалдеть можно! Никогда не было таких возможностей…

– Ну, – сказал Грекор, уже соглашаясь.

– Человек взрослый и солидный, – объяснил Валентин, – тоже хочет срать, то есть настить, но ему уже по рангу это не совсем то, однако придуманы замены сранья под дверьми…

– Какие?

– Джакузи с девочками, – пояснил Валентин, – подпольные азартные игры, собачьи бои, оппозиционные партии… Сейчас в ответ на растущее давление системы растет инстинктивное сопротивление всего человеческого, что не позволяет превращать нас в послушные винтики системы.

– Классно задвинул, – сказал Данил с одобрением.

– Оттуда корни и того протеста, – пояснил Валентин, – которое старшее поколение высокомерно называет тотальным оплевыванием всего-всего ценного и хорошего… К примеру, попробуйте просто кого-то назвать правильным человеком! Все на того человека станут смотреть с насмешкой и пренебрежением. Правильность стала… как бы это сказать…

– Пороком? – подсказал я.

Валентин отмахнулся.

– Нет, порок как раз встал на место правильности. В том значении, что пороки теперь не скрывают, а выставляют напоказ. А правильности избегают и стыдятся. Правильный человек – это как бы ретроград, мракобес и вообще дурак.

– Ограниченный, – поправил педантичный Зяма.

– Ограниченный, – согласился Валентин. – А вот мы, не скованные никакими предрассудками, можем блистать возможностями, недоступными этому ограниченному правильному. К примеру, правильный просто не сможет насрать под дверью у соседа. У него даже анус не разожмется! А вот мы, продвинутые, сможем.

Грекор гыгыкнул:

– А раз сможем – сделаем! Люська, сделаешь?

Люська ответила весело:

– С удовольствием! Вот такое я говно.

«Вот такое я говно», повторил я про себя. Сейчас все так говорят и ничуть не стыдятся. Нет, даже гордятся, что говно.

Просто мы первые, кто это не просто ощутил, все общество это ощутило, но мы и выражаем активный протест этой угнетающей нас системе.

– Ладно, – сказал я веско, – а знаете ли, что в инете лаптями звонят, как через две недели разразится не то митинг протеста, не то демонстрация… Кто слышал?

– Срунов? – спросила Люська с восторгом.

– Срунов, – согласился я. – Только они себя называют иначе.

Дверь приоткрылась, появилась взлохмаченная голова Марины. Она окинула всех быстрым взглядом.

– О, у вас снова тусовка?

– Без тебя какая тусовка, – ответил Данил. – Заходи!

– Я с гитарой, – предупредила Марина. – У кого нет слуха, тому уши оборву.

– Здесь все музыканты, – ответил я. – Крыловские.

Они с Люськой сразу уединились в уголке и начали разучивать песню собственного сочинения, Марина играет неплохо, а Люська только поет, но у нее такой звонкий чистый голос, что слушаешь с удовольствием, какую бы лабуду ни верещала.

Данил крикнул им:

– Нам нужно собственный гимн сочинить!

– Обойдешься, – ответила Марина лениво. – Мы только антигимны можем. С эротическим уклоном.

– Наклоном, – уточнил Грекор.

– Да хоть и с разворотом, – ответила Марина.

Данил спросил заинтересованно: