Наступление. Часть 2 - [52]

— Хорошо… — сказал Шило, и это были первые его слова больше чем за час. До этого он не говорил — стучал зубами.

— Выживем.

— А деду — хоть бы хны.

— Привычный… Они все тут — через границу лазают.

— Чего лазать то. Через мост Дружбы — забашлял и провез.

— Дурь.

— А что. За дурь просто больше забашлять надо.

Шило был прав — война, когда она длится долго это скучно. Так сказал Наполеон. А конец двадцатого века подтвердил — не только скучно, но и гибельно для армии, для тех, кто воюет. Когда война длится долго, когда она из чрезвычайного превращается в будничное и обыденное — тогда нарастают связи. Где можно достать спиртное и дурь, куда можно толкнуть топливо, а куда — и патроны, где можно дуканы пошмонать. Начинается разложение… особенно страшное, когда начинают забывать, ради чего воюют. Армия после восьми лет войны — уже не совсем армия.

— Долго идти еще, как думаешь?

— У деда спроси.

— У него спросишь… Э, дед, чанд саат рах аст?[45]

— Нис, нис… кам-кам…[46]

— Говорит что немного.

— Немного это сколько?

— День, два. Думаю и впрямь — немного.

Вопрос был вполне оправданным, хотя бы они и знали конечную точку маршрута. Дело было в том, что в этой провинции они не воевали и местных троп не знали. В горах километр — это только на карте километр, его можно идти целый день, и так и не пройти.

— Подождем?

— А что? Подождем, отдохнем…

Что-то стукнулось, скатилось со стуком вниз — разомлевший от тепла прапор не сразу обратил на это внимание. Только через секунду скосил взгляд, думая, что упал от тепла камень.

У НОГИ ЛЕЖАЛА ГРАНАТА.

В следующее мгновение, Скворцов бросился вперед и накрыл гранату своим телом. Раз, два… только когда он досчитал до десяти, понял — что-то не так.

— Э, шурави! Руки таки в гору! — раздалось от входа в ущелье Басмач положил руку на автомат готового стрелять Шила, с силой пригнул вниз.

— Не надо — сказал он по-русски — Кто там? — крикнул Шило — стрелять буду!

Дед подошел к Скворцову, все еще лежащему на гранате, хлопну его по спине.

— Вставай. Молодец.

У выхода из пещеры их ждал небольшой отряд — восемь человек. Пулеметчик, снайпер, гранатометчик. На всех автоматах — подствольные гранатометы, что большая редкость. Афганская форма «коммандос» без знаков различия, китайские разгрузки-лифчики, обветренные, суровые лица. Бороды — длинные, отпущенные не вчера и даже не месяц назад. Чалмы вместо обычных головных уборов, причем повязанные правильно.

— Товарищ полковник! — вытянулся один из них, видимо старший перед Басмачом — Вольно… — сказал Басмач — принимайте пополнение. Экзамен сдан.

Скворцов, еще не отошедший от гранаты, пристально всмотрелся в одного из боевиков.

— Товарищ капитан… — с сомнением в голосе протянул он — Здесь нет никаких капитанов — отрезал Басмач — чем раньше ты об этом забудешь, тем лучше. В колонну по одному. Начать движение!

— Говорили… вы с ума свернули, тащ капитан…

Капитан Сивицкий, у которого давно не было уже ни настоящего имени, ни звания, пыхнул последний раз косяком, потом решительно бросил недокуренную козью ногу на землю, растоптал чувяком. Удивительно — но в этом странном месте в ежедневный рацион военнослужащего входил косяк с коноплей, который курили под вечер. По желанию. Спиртное было запрещено, а косяк — пожалуйста.

— Говорят, в Москве кур доят… — резко ответил капитан — ты поменьше верь тому, что слышишь. Тут такие асы… наплетут с три короба. Как группа?

— Не могу знать, тащ капитан.

— То есть?

— Убитым я числюсь, похоже. Пропал без вести при выполнении боевого задания, возможно, нахожусь в плену у моджахедов — Муджахеддинов — моментально поправил капитан — учись говорить правильно. Здесь — это пригодится.

— Есть. Тащ капитан… а что здесь такое?

Скворцов обвел рукой то, что сильно походило не на городок Советской армии, а на лагерь моджахедов под Пешаваром.

— Это… Официально, это учебный центр Хорогского погранотряда. Ты ведь знаешь, что наши погранцы держат границу, как с той стороны, так и с другой, здесь и заставы есть, и мотоманевренные группы работают. Так вот это — учебный центр, здесь официально пограничники учатся действовать в условиях Афганистана.

— А на самом деле?

— А на самом деле… На самом деле, лейт, это похоже особый учебный центр КГБ СССР, центр подготовки групп для действий в особых условиях.

— Это каких?

— А сам не понял? Ну-ка, сморщи мозг…

За ниткой…

— Понял, чего ж не понять.

— Был там?

— Бывал. Оба раза — едва выбрался оттуда.

— Вот то-то и оно. Значит, опыт — какой-никакой имеешь. Здесь болтовня не поощряется, но я перетер кое с кем. Люди с разных мест, погранцы, ДШБ, мотострелки, наши. Все — с опытом, часто побывавшие за ниткой, а кое-кто и в плену, имеющие погибших товарищей, знающие языки, способные сойти за духов. Готовят нас для действий в глубоком тылу. Возможно — спасение пленных, а возможно и что покруче. Москва еще стоит? — без всякого перехода спросил капитан — Стоит, тащ капитан — И мы не пропадем. Двинули — вечернее построение на носу.

Женева, Швейцария 14 декабря 1987 года

Причиной, по которым первый заместитель директора ЦРУ Роберт Гейтс не захотел полететь в Пакистан было не нежелание встречаться с представителями пакистанской разведки или моджахедами — хотя уже тогда он весьма настороженно относился к тому, что происходит в Пакистане, полагая, что утрата контроля над движением муджахеддинов может в будущем принести очень существенный вред. Просто в это же время Роберта Гейтса, как члена группы шахматистов и единственного из действующих старших офицеров ЦРУ США, связанного с группой шахматистов и посвященных в ее члены ждали в Швейцарии, в Берне. Ждали люди, которым не мог отказать во встрече ни один политик или бизнесмен западного мира. Потому что их могущество выходило далеко за рамки привычного обычным людям. Эти люди, одни из немногих на земле, мало кому выпадает такое счастье — не жили ради денег и не работали ради денег. Трудно в это было поверить — но они и были деньгами…