Настроение верующей души по Триоди Постной - [2]
Впрочем, многие церковные песнопения могут удовлетворить и требованиям, предъявляемым к литературным произведениям. Возьмите, например, наши каноны на двунадесятые праздники. Не говоря о глубине содержания, какой высокий слог, какое здесь богатство всяких оригинальных выражений, какие смелые сравнения, и все это в таком изящном сочетании, в такой строгой последовательности! Есть даже образцовые произведения поэзии. Таковы, например, некоторые каноны святого Иоанна Дамаскина, написанные правильным стихотворным размером. Или, например, известный акафист Богоматери, в котором припевы икосов «радуйся!» написаны прекрасными рифмованными стихами, с созвучными словами не только в конце, но и в середине каждого стиха, причем в каждых двух соответствующих стихах содержится одинаковое число слогов[3]. И думается, что чтение этого акафиста в подлиннике красотою и звучностью стиха может привести в восхищение ценителя древней поэзии.
Было время, когда книги богослужебные были настольными книгами русского человека, по ним он учился грамоте. Чтением этих книг он начинал и заканчивал свой день, так как, по древнерусским правилам, умеющие грамоте должны были ежедневно вычитывать на дому все службы церковные. Естественно, что тогда многие и многие хорошо знали содержание книг церковных, знали наизусть немалое количество молитв и песнопений. Они не скучали в церкви так, как скучают в наше время, не разбирая за богослужением слова совершенно незнакомого текста. Тогда не было столь резкого, как теперь, разграничения времени богослужения и остального времени дня. Богослужение как бы переносилось и во весь домашний обиход. Характерно, например, то, что по уставу трапеза представляется как бы продолжением богослужения. В Типиконе весьма часто встречаются такого рода заметки: «Причастен такой-то. Бывает же на трапезе утешение братии». Так, конечно, должно быть не в обителях только, а и у мирян. Так действительно и было у наших предков. В «Домострое» читаем: «И вкупе, в дому сем, благодаряще Бога, по Божественной литургии, трапезу поставляют; ядят и пьют, священнический чин и мнишеский, и прочие приходящии, и маломожнии тутож; и удоволены всячески, и одарены, отходят в домы своя, благодаряще Бога»[4]. Замечательно, что эти последние слова «отходят в домы своя, благодаряще Бога» — почти буквальное повторение заключительных слов в чине литургии святого Иоанна Златоустого. Так у наших предков богослужение как бы сливалось со всей остальной жизнью, или, вернее, вся жизнь их, расположенная по церковному календарю, была как бы сплошным богослужением. Конечно, были и тогда грустные исключения, но они были именно исключениями. Может быть, тогда наши предки и не осознавали надлежащим образом идеи Церкви, но они сердцем чувствовали непосредственную близость Церкви, вне которой нет спасения; они реально, а не номинально только жили в ней.
Не то наблюдается в наше время. Жизнь семейная и общественная совсем уклоняется от жизни Церкви. Да, мы сходим на праздник в храм, выделив во всю неделю три — четыре часа на церковную службу (на то, чтобы посидеть за картами, мы, пожалуй, не пожалеем целых нескольких ночей), мы, пожалуй, прочитаем две — три молитвы утром и вечером, мы даже перекрестимся перед обедом и ужином, но и только. О сознательном же участии в жизни Церкви, как живых членов единого Тела Христова, почти не приходится говорить. Мы даже не имеем определенного представления о Церкви, чаще всего разумеем под словом «церковь» только здание, в котором совершается общественное христианское богослужение. Мы не понимаем идеи Церкви, но мы и не чувствуем ее близости, не сознаем необходимости живого общения с ней, не ищем его. Много причин, породивших это печальное явление, и среди них далеко не последнее место занимает то обстоятельство, что мы мало прилагаем старания к сознательному участию в богослужении. «Взаимная молитва, — говорит А. С. Хомяков, — это кровь Церкви, и славословие Божие — ее дыхание»[5]. Не участвуя в общей церковной молитве (наше посещение храма не всегда означает такое участие), мы становимся в положение руки, которая, отказавшись от крови остального тела, отсыхает. Так и мы, задерживая или даже прекращая правильную циркуляцию крови между нами и остальным Телом Церкви, постепенно удаляемся, отделяемся и отпадаем от жизни Церкви. И наоборот, молитва церковная приобщает нас к Телу Церкви.
