Настоящая любовь - [69]

– Вперед? – спрашивает Джесс.

– Вперед, – отвечаю я.

Мы с Джессом разговариваем о его семье. О колледже, о школе, о времени, проведенном нами в Европе, о нашем медовом месяце в Индии. Я чувствую, что рядом с ним как будто просыпается мое прежнее «я», бесшабашная версия моего «я», которая умерла вместе с ним. Но было бы ложью, если бы я сказала, что я так очарована нашей беседой, что забыла о холоде. О нем невозможно забыть.

Это заметно по тому, как наше дыхание превращается в пар, по тому, что мы продрогли до костей. Губы потрескались, щеки заледенели, мы ежимся на ветру.

Мы прижимаемся друг к другу, чтобы стало теплее, засунув руки в карманы теплой куртки Джесса. Мы находим освещенный солнцем участок и останавливаемся, позволяя неуловимому теплу спасти нас.

– Иди сюда, – говорит Джесс, хотя я и так рядом с ним. Он крепче обнимает меня, прижимая к груди. Он растирает мне плечи и спину, тормошит за руки, пытаясь согреть.

Выясняется, что мои воспоминания о нем были неравноценной заменой тому, что есть на самом деле.

Каждый раз, когда возвращаются воспоминания, ты все изменяешь, пусть даже чуть-чуть, оттеняя новой информацией, новыми эмоциями. За те годы, что прошли без Джесса, мои воспоминания о нем превратились в неоднократно размноженную копию. Не желая того, я выделяла те его черты, которые запомнились мне, остальное же постепенно поблекло.

И в каждой новой копии я выдвигала на первый план то, как сильно я любила его. А тем, что совсем стерлось, было то, как сильно он любил меня.

Но теперь я вспоминаю об этом, вспоминаю, каково это, чувствовать, что мужчина так сильно любит тебя, так предан тебе.

Я размышляю о том, что выделял он, вспоминая обо мне. О том, что поблекло и посерело.

– Ладно, – говорит Джесс. – Мы не можем стоять на солнце вечно. Слушай, давай добежим до маяка, чтобы согреться.

– Да, – говорю я, – супер.

– На счет три.

– Раз… два…

– Три!

Он бросается вперед, как гепард. Я работаю ногами так быстро, как только могу, чтобы не отставать.

Пока я бегу, ветер еще сильнее бьет мне в лицо, но скоро я чувствую, как согреваются моя грудь, руки, ноги.

Джесс оборачивается и, пока мы бежим, следит за мной. А потом мы обходим поворот.

Хотя мы еще не достигли своей цели, маяк и океан уже хорошо видны. Башня ослепительно белого цвета на фоне серовато-синей воды сегодня так же прекрасна, как была в день нашей свадьбы. Тогда, когда я верила, что любовь проста, что брак вечен, что мир безопасен для жизни.

Можем ли мы начать все заново, вот в этом самом месте?

– Бежим наперегонки до изгороди, – говорю я, хотя знаю, что у меня нет никаких шансов победить.

Добежав до изгороди, Джесс оборачивается, заявляя о своей победе. Я замедляю бег, поскольку уже проиграла, и иду к нему.

Я жадно глотаю холодный воздух, и он, попадая в легкие, словно режет их ножом. Я, успокаиваясь, стараюсь отдышаться. По лбу у меня тонкой струйкой стекает пот, но он моментально испаряется.

– Ты победил, – говорю я, останавливаясь рядом с Джессом и кладя голову на его плечо. Он обнимает меня.

Мы стоим у маяка, сдерживая дыхание и глядя на бушующий океан. В этом и заключается прелесть Мэна. Вода омывает скорее камни, а не песок, поэтому скал на побережье больше, чем пляжей.

Не могу представить себе, как можно несколько лет прожить среди скал и песка, используя надувной плот вместо тента для защиты от солнца. Невозможно, чтобы Джесс приспособился так же легко, как он рассказывает об этом.

Мне хочется верить в то, что он в порядке. То есть я не должна торопить его, верно?

Так приятно думать, что все может стать таким же прекрасным, как было когда-то.

– Это был самый счастливый день в моей жизни, – говорит Джесс. – Когда вместе со всеми мы отмечали здесь нашу свадьбу.

– И в моей тоже, – говорю я.

Джесс, улыбаясь, смотрит на меня.

– Ты, наверное, так замерзла, что можешь заболеть.

– Я почти заледенела. Не лучше ли нам вер-нуться?

Джесс кивает.

– Через шестьдесят секунд.

– Хорошо, – говорю я. – Пятьдесят девять… пятьдесят восемь…

Но потом я перестаю считать. Я просто наслаждаюсь видом и местностью, тем видом, который, как мне казалось, я больше никогда не увижу вместе с мужчиной, которого, как думала, потеряла.

Свечи на столе. «Pinot Gris» в бокалах. Теплый хлеб, который я умудрилась раскрошить по всей скатерти кремового цвета.

И один маленький и очень дорогой омар на столе. Потому что декабрь – не лучший сезон для омаров.

– Что будем делать? – спрашивает меня Джесс. Он сидит за столом напротив меня, на нем – черная рубашка с длинным рукавом и серые хлопковые брюки. Я – в красном свитере и черных джинсах. Никто из нас не захватил с собой ничего получше, что подошло бы для ужина здесь. Метрдотель явно колебался, стоит ли сажать нас за столик.

– Не знаю, – говорю я. – Мне казалось, что это отличная идея, но сейчас я думаю…

Встав, Джесс кладет салфетку на стол.

– Пойдем, – говорит он.

– Сейчас? – вставая, спрашиваю я.

Я смотрю, как Джесс вынимает из кармана несколько купюр, отсчитывает необходимую сумму и кладет деньги на стол, придавив своим бокалом. У него нет кредитной карты и банковского счета или какого-либо удостоверения личности. Могу поспорить, что деньги ему дала Франсина, сказав, что она позаботится обо всем, что ему необходимо.