Настоящая любовь - [42]

– Ты думаешь, с ним все в порядке? – спрашивает Оливи. – То есть я знаю, что он жив, и, говорят, что вполне здоров, но не думаешь ли ты, что он появится и сойдет с ума? Я имею в виду, что, если так? Три года в одиночестве? Он, вероятно, питался кокосовыми орехами и разговаривал со всем подряд.

– Это не помогает, – говорю я ей. – Как раз наоборот.

– Прости. Я отключаюсь.

– Нет, – говорю я. – Не вешай трубку. Просто прекрати говорить о том, что мой муж, возможно, тронулся умом. Поговори о чем-нибудь другом, мне нужно убить время, пока никто не пришел сюда, и я боюсь, что если мне придется убивать его в одиночку, то тронусь я.

Оливи смеется:

– Как я сказала, в трудные времена ты сохраняешь хорошее чувство юмора.

– Я пошутила, – отвечаю я.

А потом мы обе начинаем хохотать, потому что это приятнее всего, разве нет? Как все серьезно, как все не смешно.

Именно в тот момент, когда я заливаюсь смехом, я вижу, как на парковку заезжает белый внедорожник, и я понимаю, что приехали родители Джесса, еще до того, как вижу их.

– Ах, – говорю я Оливи. – Мне нужно идти. Здесь Франсина и Джо.

– О господи, – говорит Оливи. – Как неудобно.

– Немного, – говорю я, заглушая мотор.

– Я хочу сказать, когда ты в последний раз разговаривала с ними?

– По существу, я не говорила с ними с тех пор, как он исчез, – сообщаю я ей. – Все мы втроем в течение нескольких месяцев притворялись, что остались одной семьей, звонили друг другу по праздникам и дням рождения. Но все это скоро сошло на нет. Честно говоря, я думаю, что это было слишком болезненно для всех нас. В последние годы мы жили в одном и том же городе и не встречались друг с другом, если не считать тех случаев, когда мы случайно сталкивались в продуктовом магазине. Ладно, пожелай мне удачи, чтобы я со всем справилась. Мне нужно идти.

У Оливи была очень плохая привычка, на которую я никогда не обращала внимания до того, как мы не разъехались по разным городам и не были вынуждены свести все общение к телефонным разговорам. Когда ты говоришь ей, что тебе нужно идти, она говорит «ладно», а потом болтает еще полчаса.

– Ладно, – говорит она. – Удачи. Я всегда на связи. С Сэмом все нормально? Как у него дела?

– Сэм… – Я не знаю, как закончить фразу, и у меня нет времени. – Не знаю. Правда я должна идти, – говорю я. – Спасибо за звонок. Не знаю, что бы я делала без тебя.

– Я к твоим услугам в любое время, ты знаешь об этом, – говорит Оливи. – Если я могу что-нибудь сделать для тебя, пожалуйста, дай мне знать.

– Дам, – говорю я. – Обещаю. Ладно, до скорого.

– До скорого. Вы с Сэмом определились со свадьбой? В смысле, сейчас все повисло в воздухе, верно?

– Оливи! – говорю я, теряя терпение.

– Прости, – говорит она, понимая, что она делает. – Я в своем репертуаре.

Я смеюсь.

– В некотором роде, – говорю я.

– Ладно, я пошла. Я люблю тебя. Для тебя я всегда на месте. Я даже не буду спрашивать, как поживают Софи и Ава, потому что знаю, что у тебя нет времени.

– Великолепно. Спасибо. Целую. До свидания.

– Пока.

Когда она отключается, я понимаю, как мне одиноко. На секунду мне показалось, что проблема в том, что мне пришлось закончить разговор с Оливи. Теперь я вспоминаю, в чем настоящая проблема.

Я выхожу из машины. Увидев меня, Франсина машет рукой.

В ответ я машу ей рукой и начинаю движение в их сторону.

На Франсине – приталенное платье бордового цвета и темно-синее полупальто. Волнистые темно-каштановые волосы доходят как раз до плеч.

Она крепко и страстно обнимает меня, словно скучала по мне все эти годы. Я отстраняюсь от нее как раз в тот момент, когда Джо заключает меня в объятия. Он выглядит так, словно собрался в церковь. Серые слаксы, голубая рубашка, темно-синий блейзер. Я замечаю, что он начал лысеть. Его обычно полноватое лицо осунулось.

– Привет, дорогая, – бросает он мне.

– Эмма, – говорит Франсина, накидывая шарф на шею. – Увидеть тебя – равносильно глотку свежего воздуха.

– Спасибо, – отвечаю я. – Я тоже рада вас видеть. – Не знаю, как обращаться к ней. Когда я была подростком, я называла ее «миссис Лернер». Когда я была замужем за ее сыном, я называла ее «Франни».

– У тебя другая прическа! – восклицает она, поднося руку к моим волосам, но не касаясь их. – Ты очень изменилась.

Сейчас я сильнее, чем тогда, когда общалась с ними. Я тверже стою на ногах. Я терпеливее. Я не столь обидчива. И скорее благодарна за то, что имею, чем завидую тому, чего у меня нет. Я меньше тревожусь. Много читаю. Играю на пианино. И я помолвлена.

Но, конечно, она не может всего этого знать.

Единственная перемена, которую она способна заметить, – это моя короткая стрижка и светлые волосы.

– Очень по-мальчишески.

– Спасибо, – отвечаю я, словно уверена, что это комплимент, но, судя по тону Франсины, это не так.

– Как дела? – говорит она.

– Гм, – произношу я. – Хорошо. А у вас?

– У нас тоже, – говорит она. – У нас тоже. Пути Господни неисповедимы, но я потрясена, поистине сражена тем, какой подарок он сделал нам сегодня.

Джесса не воспитывали по религиозным канонам, и когда мы учились в школе, я однажды слышала, как Франсина сказала пытавшемуся обратить ее в свою веру мормону, который позвонил в их дверь, что ей «все равно, чего, по вашему мнению, хочет Бог». Я думаю, что теперь все изменилось. Если потеря Джесса превратила ее в ревностную христианку и если его возвращение служит лучшим доказательством, в котором она нуждается, значит, она на верной дороге.