Настоящая любовь - [39]

– Алло?

– Это Эмма Лернер? – слышу я молодой женский голос.

– Это Эмма Блэр, – отвечаю я.

– Миссис… – Женщина осекается. – Мисс Блэр, меня зовут Элизабет Айвэн. Я звоню из журнала Beacon.

Я прикрываю глаза, чертыхаясь про себя вместо ответа.

– Да?

– Мы готовим материал о спасении Джесса Лернера из Эктона.

– Да.

– И нам хотелось бы предоставить вам возможность для комментария.

Я ловлю себя на том, что качаю головой, словно она способна уловить какую-либо из моих невербальных реакций.

– Простите. Не думаю, что я готова к публичному комментарию.

– Вы уверены? Семья Лернер согласна сотрудничать.

– Да, – сказала я. – Я слышу вас. Просто я не думаю, что мне будет удобно принять в этом участие, но большое спасибо за предоставленную возможность.

– Вы…

– Спасибо, мисс Айвэн. Хорошего дня.

Я отключилась, не дав ей продолжить разговор. Я дважды проверила, что выключила телефон, и откинулась на подушки, закрыв лицо ладонями и размышляя, неужели я до конца жизни буду находиться во власти таких противоречивых эмоций.

Потому что в последнее время я испытываю счастье и страх, радость и печаль, чувство вины и убежденность в своей правоте.

Полная тишина в комнате означает, что мой слух может сконцентрироваться только на звуке брызжущей из душа воды в ванной комнате.

Я думаю о том, как поднимается пар и какой он, наверное, теплый.

Теплая вода успокаивает, как приятно стоять под ней. Я думаю о Сэме. О том, как он выглядит мокрым. Я думаю о том, как струйки бегут по его плечам. Тем плечам, на которых он четыре лестничных пролета нес мой до неприличия большой стол, когда мы вместе переезжали сюда. Плечах, которые могли взгромоздить на себя две коробки книг зараз, когда он поддразнивал меня насчет того, что я должна прекратить накапливать книги, отлично зная, что этого никогда не случится.

Сэм – это моя жизнь. Моя новая, прекрасная, замечательная, волшебная жизнь.

Я встаю с кровати и открываю дверь ванной. Там, как я и предполагала, кругом пар. Зеркало слишком запотело, и я не вижу себя, когда снимаю рубашку и сбрасываю нижнее белье. Но я знаю, что увидела бы, если бы могла: я увидела бы невысокую блондинку с грушевидной фигурой, стриженную «под мальчика» и с кучкой веснушек под правым глазом.

Я чуть-чуть отодвигаю шторку и ступаю под душ. Сэм открывает глаза. Я понимаю, что он чувствует облегчение, увидев меня. Обняв, он прижимает меня к себе. Я согреваюсь теплом его кожи, именно так, как я себе это представляла.

Он упирается подбородком в мое плечо.

– Я понимаю, что все теперь действительно усложнилось, – говорит он. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только… Мне необходимо знать, о чем ты думаешь.

– Я люблю тебя, – говорю я, уткнувшись ему в плечо, а теплая вода согревает мое лицо и стекает по волосам и лбу. – Я очень люблю тебя.

– Я знаю, – говорит он, а потом отстраняется от меня и возвращается под душ.

Сэм смывает шампунь с волос.

Пока он стоит ко мне спиной, я беру кусок мыла и намыливаю руки. Я тру его плечи и поясницу. Вытянув руку, я намыливаю его грудь. Когда вода смывает пену, я прислоняюсь щекой к его спине. Последние три ночи мне снилось, что мы связаны вместе одной веревкой. Снилось, что она затянута так сильно, что мы не можем освободиться. Снились такие крепкие узлы, что их невозможно развязать. Такая толстая веревка, что ее нельзя разрезать.

Сэм выставляет руки вперед, упираясь ими в стенку душа, чтобы устоять на ногах. А потом говорит:

– Только… сделай мне одолжение.

– Все, что угодно.

– Не оставайся со мной, если хочешь быть с ним, – говорит он. – Не поступай так со мной.

Мои сны о веревке и узлах, теперь я точно знаю, что они означают.

Ты не привяжешься к чему-то до тех пор, пока не испугаешься, что можешь лишиться этого.

Начало декабря – самое нелюбимое мной время года в Массачусетсе. Мне всегда кажется, что это затишье перед бурей.

Воздух зачастую холоден и прозрачен, словно может разбиться вдребезги, как стекло. Но сегодня, по крайней мере, довольно тепло, так что небольшие осадки – это всего лишь моросящий дождик, а не начинающийся ливень. Хотя он непрошено напоминает о том, что не за горами первый снег.

Я – в черных джинсах, нескладном кремовом свитере, высоких коричневых ботинках и черном пальто. Меня никогда не волновало, как я буду одета, когда увижу Джесса, потому что я никогда не думала, что это случится.

И даже теперь ответ на вопрос, которым я никогда не задавалась, – это джинсы и свитер.

Не существует дресс-кода для подобных встреч, когда видишь любовь всей своей жизни, которой так не хватало тебе с самого первого дня твоего рождения.

Одну из двух в твоей жизни.

Одну из.

Сегодня утром Сэм ушел рано, не разбудив меня и не попрощавшись. Я открыла глаза, только услышав, как, выходя из дома, он захлопнул входную дверь. Я видела его в окно спальни. Как он идет к машине и садится за руль. Лицо его выглядело стоическим, но Сэма выдавала осанка. Плечи поникли, голова опущена, он выглядел как человек, дошедший до ручки.

Он тронулся раньше, чем я смогла окликнуть его, а когда я позвонила ему, то Сэм не ответил.

Между тем в три часа приземляется самолет Джесса, то есть я могу использовать целое утро и большую половину дня, словно это не самый невероятный день в моей жизни.